Бий-Султун явился еще до заката в сопровождении Чабыка, чье лицо не выражало никаких эмоций, и Фтахрана, которого просто распирало от эмоций. Тот и высказал общую тревогу:
— Люди беспокоятся с самого утра, чужеземец. Они не верят, что воду из ручья ныне можно пить. И многие видели в топях шевеление. Сказывали, нежить не ушла, а токмо разозлилась. Кони беспокоятся и не подходят к кочевью.
— Вот уж не думал, что мнение лошадей для вас важнее собственного, — хмыкнул Середин. — Пойдем, друг мой, посмотрим на ваш ручей.
Старейшины посторонились. Олег и Роксалана вышли наружу, где их уже ожидала изрядная толпа. Человек сто. То есть почти все жители стойбища.
— Сегодня для вас хороший день, смертные, — сообщил Олег, пока никто не ляпнул чего-нибудь другого. — И где там ваш ручей? Неужели покрылся льдом?
Он легко сбежал по склону, скинул сапоги, засучил шаровары и по колено вошел в воду. Наклонился, не торопясь умыл лицо, шею, плеснул немного на голову и пригладил волосы, потом зачерпнул полные ладони и напился, делая большие, хорошо различимые глотки.
— Ты чего, Олежка! Она же не кипяченая!
— А чего беспокоиться? — выпрямившись, стряхнул воду с рук ведун. — Неужели ты не веруешь в Чистую Экологию, дорогая?
— Ну, в общем, да… — задумчиво решила Роксалана, тоже подошла к ручью, присела, зачерпнула ладошкой, отпила, зачерпнула еще, снова попила, отерлась и выпрямилась. — Вкусная.
— А чего бы ей такой не быть? — выбрался на берег Середин и натянул сапоги. — Без лишних обитателей только чище стала. Чего беспокоиться?
— Чтобы не прослабило, — тихо ответила ему девушка.
Олег сделал вид, что не расслышал, и по берегу отправился к месту, откуда начинался последний путь невезучих гостей кочевья. Он посмотрел на небо:
— Смеркается… Ну что, храбрые воины, есть ли среди вас доброволец? Я-то пересеку болото легко, это вы знаете. Для вашей уверенности отправиться туда должен человек вашего рода. Которому вы поверите.
— Я пойду! — первым успел вскинуть руку Саакым. — Пойду, и если нужно — сражусь со злобной нежитью!
— Рад твоей храбрости. Рад и тому, что она не понадобится.
— Ты дозволишь, дядя? — оглянулся на старейшину юноша.
— Иди, — кивнул Бий-Султун. — Да пребудет с тобой удача!
— Лыжи ему дайте, — напомнил ведун. — За березками трясина тонкая, провалиться можно и на них, так что будь осторожен. Сажен двадцать минуешь — трава начнется. Дальше можно и пешком. Особо не торопись: ямок много, ногу недолго подвернуть. Ну, иди. Удачи.
Кочевники, следя за отважным джигитом, затаили дыхание. Неуклюже поднимая и ставя лыжи, Саакым прошагал по траве, перебрался через моховый валик возле берез, осторожно тронулся дальше. Через десять минут остановился, скинул деревяшки и дальше двинулся спокойной и уверенной походкой.
— Прошел, прошел… — зашевелились кочевники.
— Он воин, — тут же заспорили другие. — Кочки и раньше воинов не трогали. Они детей хватают.
— Коли кто на болото заходил — всех тащили!
— Не всех! Баб больше ловили! И малых наших!
— Роксалана, — наклонился к девушке Олег. — Принеси пахлаву на блюде, сделай милость. Иначе этот спор никогда не кончится.
— Где ее взять? У нас в юрте одни шарики из сыра. Даже лепешек нет. Я теперь до конца жизни ничего молочного жрать не смогу.
— Должна же она быть хоть у кого-то в этой деревне? Поищи пожалуйста. Меня не отпустят, пока парень не вернется.
— Хорошо, попробую.
Дорога до дальнего берега и назад заняла у храброго юноши часа два. Он бы обернулся быстрее — но злополучные лыжи, без которых трясину «кормушки» было невозможно одолеть, заставили его буквально волочить ноги лишних полчаса. Роксалана вернулась как раз на эти полчаса раньше. На круглом деревянном блюде у нее лежали три ломтя пахлавы: два больших и половинка. Поправив угощение, Олег пошел навстречу юноше еще до того, как тот выбрался на берег, поставил блюдо на мох под одной из березок, развернулся и вышел на берег сразу за Саакымом.
Кочевники встретили ведуна хмуро. Настолько, что даже забыли похвалить паренька за храбрость. Среди зрителей было изрядно маленьких детей — но стоило Олегу обратить на кого-то из них внимание, как мамы моментально прятали чадо за спину. И подальше, за спины близких родичей.
— Вот проклятье. Так мы ничего не добьемся, — понял Середин, расстегнул свой пояс и отдал его Роксалане. — Саакым, иди сюда! У тебя есть меч? Покажи!
Юноша с готовностью продемонстрировал свой клинок. Короткий, в локоть, толстый и тяжелый, он не был образцом кузнечного мастерства, но для грубой работы вполне годился.
— Отличное оружие, — кивнул Олег и опустился на колени. — Слушай меня, юный, но отважный воин. Сейчас на болото выйдет ребенок. Тот, которому захочется одному съесть всю медовую пахлаву. Если с ребенком что-нибудь случится, ты тут же отрубишь мне голову.
— Не-ет! — испуганно вскрикнула Роксалана.
— Да! — решительно повторил Олег. — Не подпускайте ее ко мне! Саакым, ты способен выполнить мое поручение?
— Да, чужеземец.
— Вот и хорошо… — Кочевницы по-прежнему продолжали прятать детей, но теперь, стоя на коленях, ведун видел многих из них из-за ног родителей. — Эй, малыш, иди сюда! Хочешь пахлавы?
На призыв откликнулись сразу четверо босоногих ребят, но троих успели перехватить бдительные родственники. Вперед вышел только один, и Олег торопливо сцапал его в руки. Указал на болото:
— Видишь тарелку со сластями? Они все твои. Все-все. Иди и забери их себе. Можешь кушать смело.
— Все-все? — недоверчиво уточнил карапуз от силы лет пяти.
— Да. Беги, мой счастливчик.
— Хок-хок! — затопали по траве босые ножки, ступили на толстую прибрежную трясину.
Середин закрыл глаза и склонил голову.
Шелест травы… Небольшая остановка… Опять шелест… Кочевники вдруг загудели, отчего шея нестерпимо зачесалась, тут же затихли. Стало слышно, как над ухом занудливо жужжит комар. Ведун ему чем-то не понравился, и кровосос отправился дальше — а туземцы стали тихо переговариваться… Женский крик! Олег сглотнул и втянул голову в плечи, ожидая удара, — но все прочие зрители засмеялись. Похоже, малыш уронил тарелку, запихнул в рот сразу все угощение или учудил что-то еще. Люди начали переговариваться — похоже, особого опасения за ребенка они уже не испытывали… Опять громко закричала какая-то женщина, отчего Середин покрылся холодным потом, — но это оказался крик радости. Босые ножки протопали мимо ведуна к маме. Кочевники разом заголосили, в Олега вцепилось множество рук. Его подняли, подбросили несколько раз, опустили, начали обнимать:
— Чужеземец! Ты друг, чужеземец! Ты брат! Они ушли! Они все ушли! Хок, чужеземцу, хок!