Кефа затаил дыхание.
— Мой брат всегда соблюдал Закон, — холодно сказал Иаков.
— Он не соблюдал его, он отвергал его, и он не был твоим братом! — закричал Савл.
Все умолкли от неожиданности.
— Как ты смеешь распускать эту гнусную клевету! — в ярости прошипел Иаков, схватившись за край стола.
Савл закрыл лицо руками, словно собирался зарыдать.
— Ты глупец, — прошептал он сквозь сомкнутые ладони.
Было неясно, к кому он обращается.
Выждав немного, Варнава взял Савла за локоть и усадил его. Савл открыл лицо.
— Извините, — сказал он.
Иаков холодно кивнул.
Наступила неловкая пауза. Иоанн подошел к двери и попросил принести еще вина. Принесли вино и кувшин с водой для Иакова.
Напряжение немного спало. Савл, взявший себя в руки, вернулся к предмету спора:
— Я не требую, чтобы новообращенные совершали обрезание по двум причинам. Во-первых, некоторые сочтут это настолько оскорбительным, что никогда не придут к нам снова. Во-вторых, если они даже и сделают обрезание, то вряд ли поймут, в чем его смысл.
«Нам необходим этот человек, — подумал Кефа. — Неужели Иаков этого не понимает?»
— Царствие, — сказал Савл, — недостижимо одним лишь соблюдением Закона. Вы не можете не согласиться с этим.
Трое согласно кивнули. Иаков нахмурился.
— Поскольку, — продолжал Савл, — в Законе нет спасения, мы не можем делать вид, что оно в нем есть. Человеку легче что-либо делать, чем кем-то быть, и если люди будут думать, что можно попасть в Царствие, если совершить обрезание или есть правильную пищу, они только это и будут делать.
— Внешнее действие выражает духовное состояние, — раздраженно сказал Иаков. — Ничего дурного в этом нет.
— Нет, есть, — возразил Савл. — Закон — это ловушка. Он заставляет людей ошибочно думать, что в нем их спасение, а это не так. Закон — это лабиринт, из которого человек никогда не сможет найти выход. — Он смерил Иакова холодным взглядом. — Люди тратят всю свою жизнь на борьбу с ним, а в конце не остается ничего, кроме горстки пепла.
— Закон был дан Богом нашим отцам, — взъярился Иаков, — Закон, который служил руководством и духовной пищей для нашего народа…
— Иногда мне кажется, что Закон был дан вовсе не Богом, а каким-то злым духом, который хотел посмеяться над нами, — сказал Савл.
Кефа смотрел на него в изумлении. Иаков лишился дара речи.
— Если спасение в любви, Закон бесполезен, — сказал Савл. — А если он бесполезен, то, значит, опасен. Очень опасен. Он несет не жизнь, а смерть.
Кефа подался вперед, чтобы заглянуть в глаза Савла, словно в них таился секрет.
— Я думаю, — улыбнулся ему Савл, — именно это и хотел показать нам Иешуа.
— Послушай… — начал Кефа неожиданно осипшим голосом.
— Это богохульство, — перебил его Иаков, — или почти богохульство! — Он смотрел на Савла так, будто собирался накинуться на него с кулаками. — Ты это проповедуешь?
— Естественно, нет, — ответил Савл.
— Почему?
— Я многого не проповедую. Такие вещи не для каждого, да мне и самому не все до конца ясно.
— Мне достаточно ясно, — сказал Иаков.
— Что именно, — спросил Кефа, — ты проповедуешь?
— Спросите Варнаву, — устало улыбнулся Савл, откинувшись назад. — Или ваших шпионов.
— Мы проповедуем абсолютно то же, что и вы, — сказал Варнава. — Ничего не убавляя и не прибавляя.
— Это разумно с твоей стороны, — сказал Иаков. — Учитывая тот факт, что Савл не потрудился получить наше разрешение, прежде чем начать проповедовать, я полагаю, мы должны быть признательны…
— Разрешение? — Лицо Савла передернулось. — Ты заблуждаешься. У меня есть все разрешения, какие мне необходимы. Мне поручена эта работа.
— Никто тебе ее не поручал, — сказал Иаков. — Ты ее узурпировал.
Кефа замер от удивления.
— Работа с иноверцами, которую ты выполнял, была поручена Кефе, — сказал Иаков.
Савл сидел будто каменное изваяние. Потом нарочито медленно повернул голову и посмотрел на Кефу, словно на неизвестный и бесполезный вид животного. Потом снова повернулся к Иакову:
— Кефе?
— Кефе.
Обладателю этого имени казалось, что чем чаще оно повторяется, тем меньше имеет отношения к нему. «Неужели годы, проведенные в молитвах, — думал он, — помутили рассудок Иакова?»
— Как она была поручена Кефе?
— В видении в Иоппии.
Кефа выпучил глаза. Потом до него стало постепенно доходить. Савл снова с удивлением на него посмотрел.
— У меня было видение в Иоппии, — сказал Кефа, — много лет назад…
— Что это было за видение?
— Его трудно трактовать.
— Это сначала, — сказал Иаков, — как и со всеми великими откровениями, постичь его смысл было трудно. Мы это обсуждали много раз. Но в свете того, что случилось впоследствии, смысл стал ясен.
— Что случилось впоследствии? — не отступал Савл.
— Кефа получил ясное знамение о том, что должен окрестить иноверцев в одном доме в Кесарии. И естественно, он так и сделал.
Иоанн ахнул от удивления. Иаков сидел с видом нескрываемого триумфа. Кефа застыл изваянием.
— Почему мне об этом не сказали? — тихо спросил Савл.
— Мой дорогой Савл, ты никогда не задерживаешься в нашем обществе достаточно долго, чтобы мы могли тебе хоть что-то сказать. — Иаков поглаживал свою бороду.
В комнате стало невыносимо душно. Савл сидел неподвижно и сверлил взглядом грубый деревянный стол.
— Почему я должен вам верить? — наконец сказал он.
— Ты ведь не думаешь, что мы тебе лжем? — тихо отозвался Иаков.
— Почему бы и нет? Вы способны на что угодно, лишь бы меня дискредитировать. Вы никогда не принимали меня как равного.
Снова молчание. Обвинение было либо слишком чудовищным, чтобы его опровергать, либо слишком правдивым.
Варнава прочистил горло.
— Я думаю, мы все должны помнить… — начал он.
— Очень хорошо, — сказал Савл. — Итак, Кефе было видение. У меня тоже было видение, но мы его не обсуждаем. Кефа окрестил людей в одном доме. Я окрестил сотни, но мы об этом тоже не говорим. Возникает вопрос, — повернулся он к Кефе, — почему ты не продолжил это делать?
— Меня отозвали… — сказал Кефа.