Не было у нас и предвзятого, пренебрежительного и недостойного отношения как к женским частям и подразделениям, так и к женщинам-фронтовичкам в частности.
Разумеется, немало фронтовиков и фронтовичек нашли свое семейное счастье именно на войне, на фронте. Но это вполне понятный и естественный процесс жизни, который не противоречит общечеловеческой морали на войне. Коммунисты никогда не были против естественных законов природы, особенно если взаимоотношения между мужчиной и женщиной основываются на взаимно высоком чувстве любви.
Закончив работу во 2-й дивизии, я вернулся на свой уже достаточно обжитый кордон Петсурки.
Открыл дверь и увидел странную картину: открытое настежь окно в нашей комнате, хотя было еще холодно; все инспектора и технический персонал лежат на койках, молча отвернувшись к стене; а у двери стоит наш майор Саша Лебедев — растерянный, подавленный и жалкий.
На первых порах я даже испугался, подумал, не заболели ли? И тут чуть ли не сквозь слезы Саша произнес:
— Ну простите, ребята! Свою вину я исправлю сегодня же!
— Какую вину, в чем дело?! Разъясните, пожалуйста! — воззвал я.
Однако на мое обращение никто не откликнулся. Поганцы даже ногой не шевельнули. А Саша Лебедев, побагровев, опрометью бросился из комнаты, только хлопнула дверь.
— Что за комедия?! — спросил я уже серьезно. Только тут поднялся со своей койки майор Звонков, оскалив зубы и нарочито заглядывая за меня, словно ища, не спрятался ли за моей спиной Саша Лебедев, и, улыбаясь, спросил:
— Ушел?
— Ушел, — подтвердил я.
— Ну и пусть! Будет знать, как относиться к товарищам!
Все еще не понимая, что тут произошло, я подошел закрыть окно и вдруг увидел, что в палисаднике валяется на земле целый гастрономический набор: колбаса, сало шпик, консервы, сливочное масло, печенье и большая стеклянная банка хрена, обвязанная марлей. Я удивился:
— Кто это повыбрасывал продукты?
Вместо ответа все разразились хохотом. Я тоже чему-то глупо улыбался. Секретарь политотдела старшина Глущенко, не в силах говорить, движением руки позвал меня в канцелярию и, плотно закрыв за собой дверь, сквозь смех рассказал мне следующее:
— Дней пять назад — да через день, как вы ушли на передовую, Лебедев уезжал в Ленинград на совещание помощников по комсомолу; сложившись, мы дали ему деньги и попросили купить в коммерческом магазине два литра водки. Вскоре мы получили доппаек, и Колесников расстарался, натер целую банку хрена, и все это мы приготовили в приезду Лебедева. Ожидали, что он привезет водку, и хотели торжественно отметить день рождения подполковника Ященко. Ну вот, сегодня, за полчаса до вас, Сашка приехал и говорит: «Не довез, братцы. Выпили с друзьями по дороге». Как тут все повскакивали, а Звонков как закричит: «Ах так, ты, значит, такой друг?!» — подскочил к окну, распахнул и все повыбрасывал. Потом скомандовал: «Ложись, ребята, и отворачивайся от него!». Вот мы — в шутку! — и попадали на койки, отвернулись от него и лежим, а тут вы как раз заходите...
Летом 1944 года на нашем участке фронта мало было боевых операций. Бои случались только в целях улучшения позиций той или иной части. В частности, 11-я дивизия вскоре овладела той самой крепостью, которую мы с комдивом рассматривали в бинокль. В основном же лето прошло в беспрерывной боевой учебе и тренировке. По-прежнему сооружались и штурмовались доты и дзоты, брались высоты и узлы сопротивления. Боевая учеба проходила и днем, и ночью, в жару и в дождь.
О Втором фронте союзников мы уже стали забывать. Всем нам казалось, что это пустые обещания, обычная западноевропейская дипломатия — политика обещаний и проволочек. И тут слышим: союзники высадились на севере Франции.
— Это чего же они заспешили под конец? — недоуменно спрашивали нас солдаты.
— Небось, боятся остаться без шабашек? — говорили другие.
В конце августа 1944 года по приказу командования фронта управление нашего корпуса, оставив войска на Нарве, отправилось вдоль берегов Чудского озера по направлению к Пскову.
Железные дороги Сланцы — Гдов и Ленинград — Псков лежали еще разрушенные и изуродованные гитлеровцами, поэтому воспользоваться ими было невозможно.
Отступая под натиском Красной Армии, немцы разрушали и уничтожали все на своем пути, не считаясь ни с чем. Поистине с сатанинской злобой и ненавистью они творили эти черные дела. Трудно было поверить, что все это совершалось руками рабочих-тружеников.
Проезжая плодородными полями Гдовского района, мы видели уничтоженные села и деревни с их церквами, клубами, библиотеками, детскими садами и школами.
Особо жестокому разрушению подверглась железная дорога Ленинград — Псков.
До основания были разрушены не только станции и все пристанционные сооружения, но и сама дорога.
Телеграфно-телефонная проволока была снята и увезена в Германию.
Все столбы спилены, свезены в большие штабеля и сожжены.
Рельсы вместе со шпалами были сорваны тройной паровозной тягой и, скрученные в гигантские мотки, лежали тут же. А само полотно, особенно насыпи, через каждый километр было взорвано зарядами огромной силы.
Было видно, что оккупанты тут трудились до пота.
К Пскову мы ехали на автомобилях, берега Чудского озера то удалялись от нас, то вновь подходили на очень близкое расстояние. Прекрасные плодородные поля лежали незасеянными. Видно, хозяева их или были убиты, или еще не вернулись с фашистской каторги.
Ближе к Пскову ландшафт резко изменился, тут чаще всего господствовали голые каменистые холмы и солончаковатые долины. А вот и сам батюшка-Псков! Он как-то неожиданно вынырнул из-под холма, на который мы въехали.
Еще не успели рассеяться жуткие впечатления от варварских разрушений оставшихся позади сел, рабочих поселков, промышленных предприятий и железных дорог, как перед нами появились руины древнего русского города. Смрадом пожарищ пахнуло в лицо. Вся центральная часть города была разрушена и сожжена — преднамеренно, злостно. Мы проезжали мимо Центральной городской библиотеки, она была не только разграблена, но взорвана и сожжена.
Город был мертв. Не было видно и жителей. Только на окраине в районе товарной станции мы увидели небольшую группу рабочих, разбиравших завалы.
Как форпост у западной границы русского государства Псков не раз видел иноземных завоевателей, но никогда он не переставал быть русским. Мы были уверены: несмотря на нанесенные ему страшные раны Псков будет восстановлен и вся земля наша возродится.
В этом мы были уверены, как в завтрашнем дне.