По распоряжению комиссара дивизии товарища Шаманина меня на некоторое время закрепили при этом штабе, главным образом чтобы я смог отдохнуть и подкрепить силы после контузии и перенапряжения за время боев. Действительно, обстановка на фронте позволяла передохнуть, противник, получив ощутимые контрудары, зализывал раны, присмирел и, кажется, примирился с нашим присутствием на левом берегу.
Замечательно было и место отдыха. Штаб располагался в тенистом, хорошо очищенном лесу на берегу реки Пчевжа. В лесу было светло и уютно, как в весеннем парке, все в нем радовало — и лесные цветы, и живые муравейники, и душистый запах еловой хвои, и роскошные кустарники... Не было лишь певчих птиц и прочих обитателей леса, они улетели, убежали, уползли или скрылись подальше от нашествия новой, арийской, породы диких хищников.
Связавшись с политотделом, я попросил, чтобы сюда ежедневно доставляли свежие газеты и журналы, прислали несколько комплектов шахмат, шашек и домино, волейбольную сетку с мячом и небольшой набор художественной, политической и военной литературы.
Под старой раскинувшейся елью мы соорудили большой стол, на который каждый день выкладывались пресса, литература, и здесь же играли шахматисты и шашисты. Волейбольную сетку мы растянули на небольшой полянке неподалеку от штаба, а столик для домино вкопали прямо у входа в блиндаж генерала, так как он был основным инициатором этой игры, большим ее любителем и азартным игроком. Так, постепенно, мы превратили штаб армейской группы войск в нечто похожее на дом отдыха. Незначительная деловая работа перемежалась с чтением периодической и более основательной литературы, играми любителей в волейбол и настольные игры.
Как ревностный игрок в домино, генерал всегда был одним из активнейших ее участников. Но, когда проигрывал, становился мрачным и злым. Ища, на ком выместить злость, он ни за что ни про что набрасывался на первого попавшегося на глаза подчиненного и принимался костить его на чем свет стоит. Несчастная жертва, не понимая, откуда свалилось лихо, обычно стояла молча, растерянно хлопая глазами; возражать, выяснять, не соглашаться или оправдываться — всего этого генерал не терпел и не допускал. Впрочем, этот порок у генерала был не случайным. Его военная карьера сложилась своеобразно.
До революции он жил в Западной Белоруссии в небогатой крестьянской семье. В детстве, пока он был единственным сыном, его выучили в церковно-приходской школе читать, писать и считать. Когда начали появляться и подрастать сестры, учиться дальше стало не на что, и он пошел батрачить. По тем временам он считался уже грамотным, и, рекрутированный в армию, был произведен в старшие унтер-офицеры. Эта категория военных в то время считалась основным воспитателем солдатских масс. На нее опиралось и офицерство. Старшему унтер-офицеру предоставлялись большие права для наказания солдат, вплоть до избиения. В этом звании Замировский прошел и всю Первую империалистическую войну.
Во время революции он, как и подавляющее большинство трудящихся, оказался на стороне советской власти, в рядах ее защитников и, как бывший командир взвода, стал командовать ротой, а затем и батальоном. В часы затишья на фронтах Гражданской войны он учился на различных курсах и сборах, а после войны окончил среднее военное стрелковое училище, командовал батальоном, а затем был выдвинут на должность заместителя командира полка по строевой части. Потом он уехал на учебу в Москву, где, я думаю, без отличия окончил Военную академию. После академии командовал полком, а незадолго до войны служил начальником штаба дивизии. Участвовал в боях на Халхин-Голе и у озера Хасан. Был на Финском фронте и освобождал свою родину, Западную Белоруссию. Таковы, в основном, ступени его карьеры.
Освобождая через двадцать лет свое родное село, он встретил младшую сестру, которая его не узнала. Смутили ее не обмундирование, не знаки различия и не личное оружие, даже не ордена полковника: гладко выбритое лицо брата, его толстая шея и непомерно большой живот — вот что повергло ее в полное недоумение. Тщательно и с подозрением осмотрев брата с ног до головы, она вдруг произнесла:
— А говорят, что в Советском Союзе нет буржуев.
Рассказывая об этом эпизоде, генерал хохотал до слез, потешаясь над наивностью своей сестры.
Звание генерал-майора Замировский получил в первые же месяцы войны, когда мы были еще под Мгой, командуя нашей дивизией, которую он же формировал, будучи подполковником.
Военные звания, полученные в академии, и большой опыт командования, кажется, полностью удовлетворяли генерала, и он уже не заботился о дальнейшем росте своего интеллектуального и профессионального уровня. Никогда я не видел в его руках теоретического журнала «Военная мысль» или какого-то другого специального либо художественного произведения. Пообедав и укладываясь отдохнуть, он, как правило, брал журналы «Крокодил» или «Огонек» и, разглядывая карикатуры и фотографии, безмятежно засыпал. Зато он знал множество старых солдатских анекдотов и различных афоризмов, которыми мог часами забавлять окружающих. Любил, как ни странно, рукоприкладство и почему-то считал его чуть ли не обязательным военным атрибутом.
При всем том он любил свою Родину и был беззаветно ей предан. Он ненавидел врага и всеми силами, как истинный патриот защищал Родину.
К сожалению, его эрудиция ограничивалась чисто практическими вопросами. Читая его боевые приказы на наступление или на перегруппировку войск, нельзя было не заметить, что они написаны грамотно, в полном соответствии с боевым уставом, — но только ли это необходимо современному советскому генералу?
Игроки в домино, как правило, самоподбирались парами. Чаще всего я играл на пару с начальником артиллерийской службы дивизии, а генерал — на пару с представителем штаба дивизии. В результате мы с партнером так хорошо сыгрались, что легко определяли расклад костей на руках и к концу игры точно знали, у кого и что осталось — а потому чаще выигрывали. Проигрывая, генерал морщился и пыхтел, но до обеда тянул. Потом порывисто вставал и молча уходил обедать. Зато когда ему наконец удавалось дать нам «козла», он весь загорался, сиял, смеялся, шутил, острил — и сразу приглашал всех обедать.
В столовой у него всегда стоял наполненный водкой изящный, с красивым фигурным краником бочоночек литров на пять. Генерал брал стаканы, наливал водку и, все еще охваченный восторгом от выигрыша, подавал нам с партнером, громко объявляя:
— Внимание! Первыми пьют «козлы»! — И заливался громким хохотом.
Такое «наказание», правду сказать, нам с партнером понравилось, и мы почти каждый день до обеда водили их «козлами», а перед обедом, видя, что генерал притаился с одним или двумя дуплями, лукаво подсовывали ему шестерку или пустышку. Не замечая нашего ехидства, он тут же вскакивал и, ударяя по столу своими дуплями, по-детски громко кричал:
— «Козлы»! «Козлы»! — И, выбравшись из-за стола, командовал: — Ну, теперь обедать! Шагом марш!
Однажды у нас с партнером игра сложилась так хорошо, что мы и сами были не рады. Кости неизменно выпадали так, что наши противники не вылезали из «козлов». Генерал помрачнел, заметно нервничал и часто вертелся, скрипя стулом. В это время мимо нас проходил начальник административно-хозяйственной части дивизии капитан Попов, мой односельчанин, работавший до войны заведующим райфинотдела; грамотный, деловой и энергичный офицер, он по своей комплекции не уступал генералу. Вдруг генерал, бросив кости на стол, резко вскочил и с криком и бранью набросился на Попова: