— Полтораста возков?! — Как и ожидал ведун, слова о добыче и торге моментально вымели из головы новгородца все вопросы.

— И треть из этой добычи — моя и Олега, — не удержавшись, похвасталась Роксалана.

— Треть?! — даже привстал Любовод. — Ты помнишь, побратим, о чем мы с тобой перед походом сим уговаривались?

— Прибыль пополам, — не стал отрицать Олег. — Уговор есть уговор, что мое — то твое.

— Вот оно, счастье купеческое! — на глазах расцвел его друг. — Я золото червонное вкладывал, ведун же токмо мудрость свою. Ан я ныне нищ, а весь товар ему в руки пришел.

Старейшина Бий-Султун кашлянул, зашевелился. Кочевнику не понравилось, как по-хозяйски накладывает лапу новый знакомый на добытое его нукерами добро. Чабык тоже внушительно крякнул. Олег же лишь улыбнулся:

— Чему ты радуешься, Любовод? Пока что это всего лишь груз. Даже не товар. Он не очень интересен моим храбрым воинам. Много мороки. Возить, охранять, складывать. Отдали бы за полцены, лишь бы избавиться. Но так выходит, некому.

— Угу… — Новгородец сосредоточился, лихорадочно просчитывая варианты.

— Мы хотели получить золото, — на всякий случай показал свое право на мнение Бий-Султун.

— Или серебро, — тут же добавил Фтахран.

— Булгары, стало быть, сему товару не обрадуются, — зло почесал подбородок Любовод. — Что скажешь, Ксандр? Ты же кормчий!

— Кормчий без ладьи слова не имеет, — самокритично отозвался новгородец. — Но коли ведун расплатиться с воинами своими обязан, в дальний край собираться нельзя. Им злато ныне хочется, а не будущей осенью.

— К булгарам нельзя… — повторился купец, размышляя вслух. — На восток мы с Олегом о прошлую зиму ходили, там торга не будет. Народ живет небогато, о злате не сказывал, селения редкие. Посуху добираться тяжко, рек много. А ладей у нас нет. На запад?

— Там торки, степняки. — Пути вдоль рек Ксандр знал отлично. — Голытьба. Торговать не любят, зато грабят с радостью. Тяжко выйдет по суше прорываться. Медленно, отбиваться трудно. Крови много прольем.

— На юге степь… — печально подвел итог купец.

— За степью Китай, — скромно добавила Роксалана. — Вы, конечно, про него ниче…

— Кита-ай!! — восторженно взвизгнул Любовод. — Китай!!! Я целую твои ноги, красавица! Конечно же, Китай! Это золото, Олег! В этой стране несчитанное золото! Несчитанные люди, несчитанные земли! Водного пути нет, посему купцы туда ходят немногие. Зато товары там редкостные и дорогие на изумление! В наших краях дорогие — а они о сем и не ведают! Коли там добычу общую за четверть цены раздать да на злато тамошнего добра взять, кружки тамошние и шелка, самоцветы и травы душистые, коли там с торгом обернуться, то сам-десять прибыток домой привезти можно!

— Сам-десять? — завороженно переспросил Бий-Султун.

— Сам-двадцать! — тут же поднял ставку Любовод.

— Отсюда до Китая тысяча верст, не меньше! — попытался остудить пыл собеседников Олег. — И все степью!

— Все едино нет в те края водного пути, ведун, — с нежностью обнял его Любовод. — А коли всяко по суше идти — так отчего не через степь?

— Сам-двадцать, — причмокнул губами Бий-Султун. — Да хоть бы и сам-десять? Наш род станет самым богатым на всей земле!

— Чабык, ну хоть ты им скажи! — взмолился Середин, обращаясь к молчаливому, но всегда удивительно разумному воину.

— Далеко, — согласно кивнул тот.

— Олежка! — подкравшись, обняла спутника за плечи Роксалана. — Ты представляешь, я никогда в жизни не была в Китае! В Гонконге — два раза, с папой на самолете. И то из конференц-зала носа не высунули. А в Китае и вовсе ни разу. Давай сходим, правда! Я тебе все-все прощу, хочешь? — И девушка коротко чмокнула его в щеку. — Пошли?

— Ты не представляешь! Ты просто не понимаешь! Это же почти полторы тысячи километров! И это степь! Чабык, ты же понимаешь, что это невозможно! Скажи!

— Мои нукеры проделали долгий путь, посланник предков, — неторопливо высказался Чабык. — Они устали, они полны веры и надежд. Они достойны награды. Я много раз видел, как ты совершаешь чудеса, посланник ворона. Соверши для нас чудо еще раз. Поведи нас через степь.

— Ур-ра-а! — подпрыгнула Роксалана, уткнулась губами Олегу в левый глаз и стиснула шею с такой силой, что он едва не потерял сознание. — Ура-а, мы едем в Китай!

Идущие за волком

Вопреки распространенному мнению, кочевники куда менее склонны к переселениям, чем земледельцы. В самом деле, земледелец при хорошем урожае получает запас провианта на несколько лет и в весьма портативной форме.

Для кочевников все обстоит гораздо сложнее. Они имеют провиант в живом виде. Овцы и коровы движутся медленно и должны иметь постоянное и привычное питание. Даже простая смена подножного корма может вызвать падеж. А без скота кочевник немедленно начинает голодать. За счет грабежа побежденной страны можно прокормить бойцов победоносной армии, но не их семьи. Кроме того, люди привыкают к окружающей их природе и не стремятся сменить родину на чужбину без достаточных оснований.

Л. Н. Гумилев. Изменения климата и миграции кочевников

Что такое степь, за время своих скитаний ведун успел узнать неплохо. И дружить со степняками приходилось, и воевать, и дела торговые вести. Посему он отлично понимал, что вольный степняк, несущийся по бескрайнему зеленому морю, — всего лишь сказка, один из многих тысяч мифов, из которых складывается картинка неведомого счастливого мира у далекого от реальности человека.

Там хорошо, где нас нет.

На самом деле вольного беззаботного степного обитателя никогда не существовало, не существует и существовать не может. Степь хитра, жестока и непобедима. Кочевник не мчится по ней во весь опор, а нудно ползет со скоростью три версты в сутки — по мере поедания травы его скромными отарами. Это они — ленивые, коротконогие и упитанные бяшки — являются истинными хозяевами просторов. Все остальные — всего лишь слуги. Люди оберегают их от волков и иных хищников, люди ищут для них водопои, люди покорно снимаются всей семьей и следуют на новое место жительства, когда отары выщипывают весь травяной покров и уходят слишком далеко от старого кочевья.

Степь делает человеческие племена похожими на волчьи стаи. Как волки не способны жить поодиночке, так и степные народы кочуют малыми семьями. Как волки никогда не собираются в большие непобедимые лавины — так и степняки не способны соединиться в единые народы. Стремление волков к стаям ограничивают возможности их охотничьих угодий — количество добычи в пределах одного-двух переходов от норы. Надежды степняков стать едиными обрубает степь, способная прокормить всего несколько сотен голов скота в пределах одного-двух переходов от кочевья. Соберутся вместе две-три семьи — и на дальние пастбища становится слишком далеко ездить, мужья покидают юрты на много дней, жены и дети тоскуют, тянутся к ним, уезжают… Вот и распадается общий поселок на привычные фрагменты в две-три юрты и несколько водопоев вокруг.