Но трассы других пулеметов неслись навстречу бегущим людям, пронизывая, опрокидывая бойцов одного за другим. Я представлял, насколько это страшно – бежать прямо на раскаленные светящиеся трассы.
Евсеев за короткое время сколотил из роты крепкое подразделение, умело подобрал сержантов. Люди продолжали бежать, вели огонь «максимы» и легкие «дегтяревы». Только бы не залегли! Неподвижные мишени расстреляют, как в тире.
Мое уменьшенное отделение тоже вело огонь. Я выцеливал пулемет на чердаке добротного амбара, сложенного из кирпича, с оцинкованной крышей.
Расчет имел сверху хороший обзор и наверняка оборудовал защиту из кирпича и толстых брусьев. МГ-34 (я всегда узнавал его по рычащему звуку) бил безостановочно. Я видел, как некоторые бойцы шарахались прочь, жались к укрытиям: пучкам кустарника, редким березам, прятались за плетень, который не защитит от пуль.
Я выпустил обойму. Крыша гремела от моих попаданий и ударов других пуль. Белобрысый помощник быстро вставил новую обойму. Но пулеметчика на крыше достал «максим». Он всадил туда не меньше половины ленты. МГ-34 замолчал. Либо пулеметчик был убит, либо покинул опасное место.
Я перенес прицел на другую огневую точку. Стреляли из полуподвального окна. Нажимая на спуск, видел, как разлетаются куски саманного кирпича. Успел выстрелить три раза. Меня потянул за гимнастерку Паша Скворцов:
– Налево… глянь туда.
Приземистое штурмовое орудие с коротким стволом-обрубком выползало из спутанных зарослей сухой прошлогодней конопли, смешанной с молодыми побегами.
Пока работал лишь пулемет, расположенный в рубке рядом с орудием. Он хлестал длинными очередями во фланг бегущему первому взводу. Люди падали один за другим. Когда рванул осколочный снаряд, многие залегли. Еще снаряд, и снова пулеметные очереди.
Чтобы развернуть ружье на девяносто градусов, нам с Пашей Скворцовым требовалось сменить позицию и сделать короткую перебежку. Егор Гнатенко воевал где-то в составе третьего взвода. Со мной оставались расчет Родиона Шмырёва и Антон Бондарь со своим «дегтяревым» и вторым номером.
Шмырёву целиться было удобнее, он пристроился на боковом выступе оврага. Родион выстрелил в «штугу» раз и другой. Я разглядел подходящее место в нескольких шагах. Мы со Скворцовым перетащили туда ружье, и я выпустил в немецкую машину два оставшихся заряда.
– Пашка, давай обойму с усиленными пулями.
На секунду повернул голову к Родиону. Щуплый бронебойщик (как его взяли в учебный полк!) сосредоточенно припал к прицелу.
– Готово! – загоняя обойму с пулями БС-41, крикнул помощник. – Можно…
Его голос заглушил раскатистый, бьющий по ушам грохот. Я отчетливо видел происходящее. Земляной выступ, на котором примостились со своим ружьем Родька Шмырёв и его помощник, вдруг стал разлетаться на большие и мелкие куски земли.
Откуда-то изнутри выбился фонтан дыма, взлетело согнутое ружье, большой кусок дерна и самое страшное – верхняя половинка туловища моего товарища Родиона Шмырёва. Голова, вздернутые руки и грудная клетка с разорванной в клочья гимнастеркой. Нижняя часть тела куда-то исчезла. Мелькнула в дыму и тоже исчезла верхняя половина тела.
Меня словно передернуло током. Я застыл, не чувствуя, как увесистый комок земли ударил по каске и сорвал ее. Потом услышал тяжелый шлепок. Понял, что это упало на землю подброшенное взрывом туловище Родиона. Звякая, катилась по траве моя каска.
Я поймал взгляд белобрысого Паши Скворцова. Он не видел эту страшную картину, вжавшись в землю. Сейчас он испуганно звал меня:
– Андрей… Товарищ старший сержант! Вы слышите?
Я не был контужен или ранен. Снаряд взорвался метрах в пятнадцати, лишь толкнув меня угасающей взрывной волной. И все же мне требовалось прийти в себя. В мозгах продолжало крутиться страшное зрелище, реальность которого я еще до конца осознавал.
– Стреляй сам, Пашка.
– Сейчас… я сейчас.
Помощник выпустил пять усиленных пуль с металлокерамическим сердечником, а мы заработали в ответ еще один снаряд, который с визгом прошел над головами. К нам подбежал Антон Бондарь с помощником:
– Там Родьку Шмыренка… на куски. И второй номер весь исковерканный.
Скворцов, видимо, пробил не слишком толстую броню «штуги». Двигатель дымил, она пятилась, продолжая стрелять. К нам поднялся батальонный комиссар Малкин, единственный, кроме нас, оставшийся в овраге. Рота вела бой на окраине хутора.
Комиссар держал в руке наган и оглядывался на обвалившийся уступ, где лежали два разорванных тела.
– Коробов, стреляйте в танк. Вы не ранены?
– Нет, не ранен.
Я приходил в себя. Навел ствол в уползающую «штугу», раза три выстрелил, но самоходка скрылась за деревьями.
Бежали тесной кучкой: комиссар, мы с Пашей Скворцовым и Антон Бондарь со своим вторым номером. Наверное, так было легче после увиденного, быть всем вместе.
Добежали до дома, который был командным или наблюдательным пунктом. Лейтенант Евсеев сидел на крыльце и что-то объяснял Филиппу Черникову.
Бой в этом месте закончился совсем недавно. Только что перевязали раненых. Двоих тяжелых погрузили на самодельные носилки и понесли к дороге.
– Должны же тылы подтянуться, а с ними санрота, – рассуждал один из санитаров. – У ребят грудина и живот пробиты. Хирург срочно нужен.
За ними цепочкой потянулись раненые, которые могли ходить самостоятельно. Я прикинул и убедился, что от первого взвода осталось в строю немногим больше половины людей.
– А ты что хотел? – вздохнул Черников. – Под пулеметным огнем наступали. Да и здесь хорошая драка получилась. Офицер оборону возглавлял, стреляли будь здоров.
Перед наступлением прислали нового командира взвода, младшего лейтенанта, а дед Черников снова стал заместителем. Но младшего лейтенанта полчаса назад убили, и Филипп Авдеевич в который раз исполнял обязанности взводного.
Непотопляемый ветеран сегодня едва не попал под раздачу. Шея и голова были перемотаны бинтом с проступающими пятнами крови. Еще одна повязка виднелась сквозь порванную гимнастерку на левом предплечье.
– Живы-здоровы, товарищ комиссар? – спросил Евсеев.
– Ничего. Водички бы мне.
– Сейчас принесут.
– Там двоих бронебойщиков снарядом с танка разорвало, – сообщил комиссар, хотя об этом все уже знали.
– Это не танк был, – с досадой поправил его Евсеев. – Самоходка, или «штуга» по-ихнему. Пушка сильная, 75 миллиметров. Сюда, в хутор, приползла. Словила она от вас пулю, двигатель сильно дымит.
Припав к фляжке, Малкин жадно пил воду. Грамотный у нас комиссар. Все своими глазами видел, а танк от самоходки не отличит. Сейчас он потерял свой бравый вид. Гимнастерка и брюки облеплены землей, видно, уползал подальше от летящих снарядов.