Я раньше не был знаком с Василием. И вот теперь, во время ремонта, мне захотелось поближе познакомиться с ним.
— Слушай, Вася, почему тебя все партизаны, в том числе командир отряда, зовут «Хорьком»? И ты не обижаешься на это прозвище?
— Да нет, нисколько не обижаюсь. А почему меня прозвали, так я и сам не знаю, так уж получилось. Это Голиков, наш комиссар, однажды в шутку назвал меня «Хорьком». Вот так за мной и осталась эта кличка. Но ведь у многих партизан есть прозвища. Это все равно как было раньше в годы царской России, когда у революционеров были партийные клички, так и у меня сейчас. Я даже горжусь этим.
— Ну, а все же, как же тебя величают на самом деле?
— А величают меня, товарищ комиссар, Михайлин Василий Григорьевич. А как ваше имя и отчество? — в свою очередь, спросил он.
Я назвал ему свое имя и отчество и, пожав руку, сердечно сказал:
— Ну, вот и хорошо, теперь мы с тобой познакомились.
— Значит, ты, комиссар, Петрович, это очень хорошо. Наш комбриг тоже Петрович.
Обрадовавшись удачному ремонту машины, мы с Василием решили прокатиться по деревне. Проехав туда и обратно и убедившись в том, что машина идет хорошо, Василий пошел докладывать командиру об окончании ремонта. В хате Андрей Цымбал продолжал еще, уже более двух часов, допрашивать эту женщину. Когда я вошел вместе с Василием, то увидел, что Андрей был сильно возбужден.
— Что-нибудь случилось? — спросил я Андрея.
— Знаешь что, комиссар, — сказал он мне, — ты даже не представляешь, какого нахальства набралась эта персона, — кивком головы показал он мне на допрашиваемую женщину. — Как видишь, мне очень долго пришлось ее допрашивать, в конце концов она была вынуждена сознаться, что сотрудничала с немцами. Она выдавала им наших подпольщиков в Витебске. А потом, заигрывая со мной, она попросила, чтобы я все это держал в тайне от вас, так как больше во время допроса в хате никого не было, и откровенно предложила мне переспать с ней несколько ночей, а если понравится, то и стать моей женой.
— Ну и ты что же, дал ей согласие? — усмехнувшись, спросил я.
— Да ты что, комиссар, за кого ты меня принимаешь? — обиделся он.
— Ну ладно, успокойся, Андрей. — А потом, повернувшись в сторону этой женщины и увидев ее красивое бледное лицо, передернутое страшной злобой, я спросил: — Это все правда, что сказал наш командир отряда?
— Да!..
И, видимо, в полном отчаянии от того, что ей не удалось покорить своей красотой и кокетством командира отряда, и, чувствуя, что мы ей не простим измену Родине и гибель наших подпольщиков, она с рыданием в голосе истерично закричала:
— Все вы бандиты и гады! Мало вас вешали немцы! А жаль!
— Ну, хватит орать! — прикрикнул на нее Цымбал.
Увидев стоящего в дверях Василия, он приказал ему: — Василий! Возьми двух партизан, выведите эту женщину за деревню и расстреляйте ее там. Смотрите, не упустите эту немецкую проститутку и предательницу Родины. Я сам потом проверю выполнение моего приказа.
— Есть, товарищ командир, все будет выполнено!
Через полчаса за околицей деревни прогремел одиночный выстрел. Возмездие свершилось. Пока Василий выполнял приказ, мы с командиром решили проехать на легковой машине по соседним деревням и узнать, каково положение там, где теперь находятся немцы. На фронте не было слышно артиллерийской канонады, и все как-то притихло, будто перед бурей. Один из деревенских мальчишек принес нам пионерский вымпел, который мы приспособили в виде красного флажка впереди машины. Было уже часов семь вечера, когда вернулся Василий и доложил Цымбалу о выполнении приказа.
— Ну, Василий, а теперь давай садись за водителя, и поедем в соседнюю деревню, узнаем, как там дела. Посмотрим, где теперь немцы.
Посадив в машину еще двоих партизан, мы впятером поехали в разведку. Вначале хотели проехать на северо-запад по одному из большаков, который проходил недалеко от деревни. Но в одном месте на нем местными партизанами был полностью разобран деревянный мост через речку, поэтому проехать нам туда не удалось. Вернувшись назад, мы от большака поехали направо, по проселочной дороге на запад. Проехав километров пять, а может быть, и больше, мы увидели впереди довольно большую деревню. Местные жители ее, увидев медленно подъезжающую к их деревне немецкую автомашину, как по тревоге бросились бежать в соседний лес. Увидев это и поняв, в чем дело, нам пришлось остановиться на окраине деревни и крикнуть бегущим в панике людям, что мы не немцы, а партизаны, размахивая своими фуражками и шапками. Отдельные жители, оглянувшись, замедлили свой бег и, остановившись, стали внимательно рассматривать нас. Сначала послышались довольно робкие возгласы:
— Это там партизаны!
Постепенно жители деревни стали боязливо подходить к нам, незнакомым им партизанам. Все больше и больше людей стало окружать нашу машину. Все они с любопытством разглядывали нас.
— Ну, комиссар, давай, открывай митинг, — шепотом сказал Цымбал.
— А что же я буду говорить? Я и сам еще ничего точно не знаю, — вполголоса ответил я ему. — Ну, ладно, раз я комиссар, надо открывать митинг. Товарищи! — обратился я к обступившим нас женщинам, старикам и детям. — Наша армия начала большое наступление против немецко-фашистских войск. Немцы поспешно отступают! Приходит час освобождения от них нашей многострадальной Белоруссии.
Когда я говорил эти слова, на горизонте появилась большая группа наших бомбардировщиков, высоко летящих в небе. Их было около тридцати, они летели с востока в сторону Борисова.
— Вот, товарищи, это летят наши советские соколы, которые наносят один бомбовый удар за другим по отступающим немецким войскам. Пройдет один или два дня, и наша армия будет здесь. Нам всем нужно быть готовыми к ее приходу, хорошо встретить нашу армию-освободительницу. Если у вас еще уцелел какой-то скот, то нужно его спрятать в лес, чтобы немцы не угнали в фашистскую Германию.
Пока я на ходу сочинял свое, может быть, очень неудачное выступление и говорил жителям этой деревни о злодеяниях, которые гитлеровцы совершали над партизанами, окруженными в болотах озера Палик, далеко на юго-западе раздались отдаленные звуки бомбовых ударов, и столбы черного дыма поднялись на горизонте в стороне Борисова. Это бомбили немцев наши самолеты, которые только что пролетели над деревней. Когда я закончил выступление, из толпы жителей подошла одна очень старая женщина и сказала:
— Спасибо вам, дорогие наши, за такие хорошие известия… Дай Бог вам здоровья!
Я посмотрел на лица окружавших нас жителей и увидел повеселевшие, радостные и благодарные взгляды в нашу сторону. Толпа зашумела, обсуждая между собой только что сообщенные им новости. Было задано очень много вопросов, на которые я, как мог, отвечал. Тепло распрощавшись с жителями деревни, мы вернулись назад. Уже стало смеркаться. Больше мы никуда не поехали, так как боялись не столько немцев, сколько случайной встречи с другими партизанами, которые могли обстрелять нашу трофейную машину, не предполагая, что в ней едут партизаны. По дороге в нашу деревню Цымбал сказал: