— Вперед, хлопцы! Дави гадов! Не давай им закрепиться в деревне!
А в это время вражеская пуля угодила прямо в руку Гудкова, легко ранив его. Подберезский, увидев, что комбриг ранен, схватил свой пулемет, вскочил на велосипед и покатил на нем прямо по дороге в деревню, где теперь находились недобитые немцы и полицаи. Гудков, увидев этот совсем сейчас не нужный героизм со стороны Подберезского, начал ему кричать: «Стась, вернись!»
Но в грохоте боя Подберезский не слышал этой команды и продолжал катиться на своем велосипеде. А в это время немцы, несколько опомнившись от первого удара, решили организовать оборону деревни, и некоторые из них залегли за строениями крайних домов. Как только Подберезский поравнялся с крайним домом, так со двора его полетела ручная граната, которая угодила прямо под его велосипед. Взрывом гранаты Подберезского отбросило на другую сторону дороги в канаву, а у велосипеда так изуродовало оба колеса, что получился какой-то сверток из отдельных кусков железа. Когда Подберезский опомнился от этого взрыва, то из этой же канавы вновь открыл огонь из своего пулемета по противнику. Сам он от этого взрыва совсем не пострадал, только несколько ушибся при падении на землю.
Очистив деревню от противника и собрав трофеи, гудковцы вернулись к себе на Бук. Потерь они не имели, только легко был ранен комбриг Гудков, да Стась Подберезский отделался небольшими синяками. Он очень сожалел о том, что у него теперь не стало его верного коня-велосипеда. Но партизаны обещали ему достать получше этого.
После этой неудачной попытки перебазирования в район Пасмурского леса вся бригада вернулась на свои старые места, под Взносное, а мы, разведчики, остались в своем лагере под Лавреновичами. Отдохнув после этого похода, я увидел, что Агапоненко снова собирается в путь. На этот раз в сторону Михайловщины, где находился большой немецкий гарнизон и лагерь военнопленных. Он продолжал держать связь с некоторыми из них.
На другой день после его отъезда, утром, к нам в лагерь неожиданно приехала Лиза Евсеенко в сопровождении незнакомой мне женщины лет 45, которая стала впоследствии врачом нашей бригады. Поздоровавшись со всеми нами кивком головы, они тут же скрылись в палатке нашего командира. Через несколько минут из палатки вышла Лиза и начала с нашими девушками на костре кипятить воду. Я сразу сообразил, в чем дело, и попросил мужчин на некоторое время отлучиться из лагеря. Мы отошли к опушке леса, где я прочитал разведчикам последние сводки от Совинформбюро, которые мне удалось получить от нашего радиста Николая Котова еще накануне, когда мы ехали в Пасмурский лес. Правда, сводки были довольно скромные, в них сообщалось о местных боях на фронтах Отечественной войны.
Прочитав их, я решил добавить итоги зимних операций и рассказать о тех больших успехах, которых добилась Красная Армия в ходе зимних сражений. Рассказал о разгроме 300-тысячной 6-й армии Паулюса в районе Сталинграда, о разгроме гитлеровских армий на Северном Кавказе, об освобождении в ходе боев Северного Кавказа и Краснодарского края и о прорыве блокады вокруг Ленинграда. Разведчики с большим вниманием слушали меня.
— Нашей стране были возвращены важные в экономическом отношении районы. Из фашистской неволи вызволены миллионы наших граждан, — продолжал я свой рассказ. — Победа Красной Армии под Сталинградом вызвала огромный политический и трудовой подъем нашего народа. Сталинградская битва, являющаяся символом триумфа советского оружия и великого мужества наших воинов, для нас, партизан, в свою очередь, является вдохновляющим примером.
Остановившись и вспомнив о том, что я совсем недавно слышал по нашему радио у Котова, я продолжил:
— В тылу Красной Армии возрождаются все новые и новые заводы, которые мы были вынуждены эвакуировать в глубокий тыл на Урал и в Сибирь. В короткий период они были построены там и вновь стали давать фронту нужное оружие, боеприпасы, танки, авиацию, артиллерию. Даже нам, партизанам, фронт теперь может выделять некоторое количество оружия и боеприпасов. Мы это и сами с вами знаем. Мы совсем недавно получили такое оружие. К нам прилетал наш самолет. Вот оно, наше советское оружие, изготовленное тружениками нашего тыла, — и я поднял над головой свой новенький автомат, а затем поцеловал его. Возгласы одобрения услышал я от своих товарищей.
— А сейчас, товарищи, я думаю: хоть на фронтах идут местные бои, наша Красная Армия готовится к новым наступательным операциям.
Неожиданно во время моего рассказа, где-то в стороне между Яновым и Серковицами, послышались пулеметные очереди и одиночные выстрелы из винтовок. Мы сразу насторожились, и я приказал всем вернуться в лагерь. Пока мы шли к лагерю, стрельба в той стороне прекратилась. Когда мы вернулись, то там уже врача и Лизы Евсеенко не было, а наши девушки сидели около палатки командира и о чем-то шептались. Я подошел к сестрам Родионовым и тихонько спросил:
— Ну как, все благополучно? Как она себя чувствует?
— Ничего, все вроде обошлось. Она, кажется, заснула.
— Как же она решилась на это без Николая?
— Мы не знаем.
Снова, но уже теперь в стороне Взносного, началась пулеметно-ружейная стрельба. Я понял, что это недалеко от лагеря нашей бригады, значит, они ведут бой. И решил послать двух разведчиков установить, что там за бой и где теперь вся наша бригада. Разведчики уехали, а бой под Взносном периодически то затихал, то нарастал с новой силой. Так продолжалось до самого вечера. Когда солнце село за лесом, приехали разведчики и доложили:
— Товарищ комиссар, днем немцы пришли во Взносное, наши хлопцы, стоящие на посту, открыли по ним огонь. Но каратели заняли выгодные позиции, и бой длился долго. Потом, увидев, что в лес немцы идти не собираются, наши прекратили огонь, чтобы не тратить даром патроны. Немцы тоже перестали стрелять, а затем собрали жителей деревни, под их прикрытием вышли на край ее и начали копать окопы. Под вечер к ним подошла подмога, и они снова открыли по лесу бесприцельный огонь, одновременно продолжая копать окопы. Там немцы остались и на ночь. Наши все пока еще находятся в своем лагере, хотя немцы теперь совсем близко, и Гудков нам сказал: «Вы там оставайтесь на своем месте».
Утром приехал Агапоненко с разведчиками и сразу же пошел в свою палатку. Он, видимо, уже знал, что у Шуры были врач и Лиза. С полчаса он пробыл в палатке, а потом вышел из нее мрачный и как-то сразу осунувшийся. Он долго сидел у костра, схватившись за голову руками, и молчал. Потом, как бы опомнившись, подозвал меня:
— Володя! Шура кричала вчера, когда у нее был врач?
— Я не знаю. Мы, все мужчины, в это время ушли на опушку леса.
— Ну и хорошо. Ты правильно сделал, что увел их из лагеря.
— Как она себя чувствует?
— Ничего, улыбается, — грустно ответил он, а потом, немного помолчав, сказал: — Мы сегодня ночью в Серковицах чуть на немцев не натолкнулись. Хорошо, что нас предупредили в Ревятичах, что там немцы. Это все Егор Короткевич, попросил меня заехать к его родным в Ревятичи, а то мы обязательно бы поехали через Серковицы. Там немцы всю ночь ракетами бросались.