— А ты что, не знаешь? Там у них в звене такая сволочь была, этот, как его, Абрамов. Он же о всех нас всякие гадости доносил политруку. Мне об этом сказал один из наших летчиков, — ответил за нас Белоусов, мастер по вооружению из соседнего звена.
— У, гад! — сорвалось с языка Гречушкина. — А мы с ним делились всеми мыслями и сомнениями, как с лучшим другом.
Покопавшись в кармане своей гимнастерки, Гречушкин достал небольшую фотографию Абрамова, потом ручкой написал на ней жирно «гадина» и повесил ее на ближайшем телеграфном столбе.
Шли мы медленно, у всех было гадкое настроение, как будто бы всех нас выгнали из родного дома и мы не знали, как сложится наша судьба.
Запасной пехотный полк мы нашли нескоро. Он располагался в районе каких-то складов, на окраине этого города, и был огорожен деревянным забором. Внутри ограды стояло несколько одноэтажных деревянных барачного типа построек. У входных ворот на посту стоял часовой, солдат невзрачного вида. Подойдя к воротам, мы остановились и как-то не решались войти на территорию этого полка. Неожиданно мы услышали зычный голос незнакомого нам офицера, появившегося откуда-то сзади:
— Эй, авиация, вы не заблудились? Что вы здесь делаете? — Обернувшись, мы увидели красивое и приветливое лицо капитана в форме военного летчика. Как и полагается дисциплинированным воинам, мы все встали по стойке смирно, и один из нас доложил:
— Товарищ капитан, мы прибыли в запасной пехотный полк для дальнейшего прохождения военной службы.
— Вольно! — дал команду капитан, а затем приказал: — За мной, шагом марш! — и, отведя от ворот в ближайший городской сад, приказал нам садиться на траву около себя.
— Ну, ребята, а теперь рассказывайте, кто вы такие и как вы попали в запасной пехотный полк, — сказал капитан.
Мы наперебой стали рассказывать о том, что с нами случилось и как мы оказались здесь. Во время рассказа мы, конечно, не назвали номера нашего полка и где он находится, так как еще не знали, кто этот капитан и почему он нами заинтересовался. Неожиданно для нас он нам предложил:
— Вот что, хлопцы, хотите снова вернуться в авиацию?
— Конечно, хотим! — дружно заявили мы.
— Нет, вы не спешите с ответом. Я вам предлагаю совсем другую авиацию — парашютно-десантную. Мы набираем из запасных полков молодых солдат в наш парашютно-десантный батальон, в котором я служу. А вы уже знаете толк в авиационной технике, и мне бы очень хотелось вас зачислить в батальон.
Дальше он нам рассказал об условиях приема на подготовительные курсы парашютистов, о тренировках, которые проводятся во время занятий, и многое другое. Во время этой беседы мы с Гречушкиным шепотом договорились, что обязательно пойдем в парашютно-десантный батальон. После этой беседы и остальные наши товарищи дали согласие вступить в этот батальон.
* * *
На первом же пассажирском поезде мы вместе с сопровождающим нас капитаном приехали в Краснодар, где и находился отдельный парашютно-десантный батальон, в который мы пожелали быть зачисленными на дальнейшую военную службу. Он располагался в двухэтажном помещении одной из бывших школ города. Нас разместили на втором этаже в одном из классов школы, где никакой мебели не было. Мы с Гречушкиным расположились на ночь прямо на полу около окна, так как было очень жарко и душно в здании школы.
На другой день в десять часов утра нас повели на приемную комиссию. С каждым из нас лично беседовали командир и политрук батальона. Троих наших товарищей из Западной Белоруссии на подготовительные курсы не зачислили, а отправили назад в запасной полк. Всех остальных подвергли тщательному медицинскому осмотру и испытанию на различной медицинской аппаратуре и стендах. После этих испытаний нам с Гречушкиным объявили, что мы окончательно зачислены в батальон. Начались регулярные занятия по всем предметам парашютного дела.
В нашем батальоне было пять рот. Одна рота исключительно радистов, две — стрелков и две — подрывников-диверсантов. Мы с Гречушкиным были зачислены в роту диверсантов. В батальоне нас обучали ползать по-пластунски, бросать гранаты, различным видам борьбы, владению холодным и личным огнестрельным оружием, подкладывать и взрывать различные типы мин и еще многому другому. Учебой и работой мы были заняты с раннего утра и до позднего вечера. Часто и ночами мы делали длительные переходы по окраинам города с определенными заданиями по тактической подготовке. Готовили нас в батальоне серьезно и умело.
В некоторые дни из наших рот забирали отдельных, хорошо подготовленных товарищей на выполнение боевых заданий. Мы видели, как их переодевали в гражданские костюмы и увозили из расположения батальона. Почти никто из них больше в наши роты не возвращался. Как потом стало известно, наш батальон предназначался для связи с партизанами в Крыму и подчинялся штабу Северо-Кавказского фронта.
Во второй половине июля нас начали тренировать по прыжкам на парашютах с самолетов. Стояла очень жаркая и солнечная летняя погода. Однажды утром, после завтрака, всех нас построили и строем повели на ближайший аэродром, который находился от нас километрах в семи. Там нам было приказано надеть комбинезоны, шлемы и парашюты и быть готовыми к посадке на самолеты. Все мы очень волновались, так как это был наш первый прыжок на парашюте. Мы не имели никакого представления, как это будет и что мы будем чувствовать во время падения.
Гречушкин, сидя на траве аэродрома рядом со мной, был бледен и волновался больше всех.
— Володя, — обратился он ко мне, — знаешь, что я тебя попрошу? Я очень боюсь прыгать, и когда подойдет моя очередь, то я испугаюсь и не смогу прыгнуть. Поэтому я тебя прошу вот о чем. Я буду прыгать первым, а ты за мной. Если я испугаюсь и не смогу прыгнуть, то ты сбрось меня с самолета. Я очень тебя об этом прошу.
— Ладно, — ответил я ему. — Постараюсь выполнить твою просьбу.
Через некоторое время к нам подошел инструктор, приказал построиться и идти на посадку на бомбардировщик ТБ-3. Он нам объяснил, что прыгать будем через бомболюки, а часть парашютистов — через открытую дверь самолета. Мы с Гречушкиным встали первыми около правого бомболюка. Как и договорились, Гречушкин — первым, а я позади его. Через открытые бомболюки были видны крыши домов какого-то поселка, а затем появилось большое поле только что сжатой пшеницы. Здесь мы должны были совершать прыжки на парашютах. Высота 800 метров. Над нами в самолете зажглась сигнальная лампа, которая нам дала сигнал «приготовиться к прыжку». Мы повернулись лицом к инструктору в ожидании его сигнала. Через некоторое время, махнув нам рукой, инструктор приказал прыгать. Гречушкин весь побледнел, но, справившись с собой, решительно прыгнул в бомболюк. Я увидел, как его несколько раз перевернуло в воздухе, и сам прыгнул вслед за ним.
Во время падения я, наверное, летел с широко открытыми глазами и видел, как вокруг меня вращается земля, небо и все остальное. Видимо, я сильно вращался, когда падал. Не забыв о том, что нужно выдернуть ручку троса парашюта, за которую крепко держался правой рукой, я не замедлил и сильно дернул ее от себя. В это мгновение я почувствовал сильный толчок. Впечатление было такое, как будто меня сильно тряхнули, схватив за шиворот. Опомнившись от этого толчка, я почувствовал, что вишу на парашюте и медленно спускаюсь к земле. Внизу подо мной спускался и мой друг Гречушкин. Посмотрев вверх и убедившись, что купол моего парашюта полностью раскрыт, я крикнул ему: