Конструктор Котин выбрал для усиления вооружения танка «Иосиф Сталин» 122-миллиметровую гаубицу-пушку А-19. Это орудие отличалось универсальностью, относительной для такой артсистемы компактностью и подавляющей огневой мощью.
И после согласования технических деталей Жозеф Яковлевич получил согласие лично от Иосифа Сталина на установку гаубицы-пушки А-19 в танк собственного имени.
В конструкторском отделе завода № 9 под руководством Федора Петрова пушка А-19 была доработана для установки на танк: на нее установили дульный тормоз для демпфирования весьма сильной отдачи. Также были разработаны более компактные противооткатные устройства, конструкторы улучшили также систему наводки на цель для удобства наводчика в тесноте боевого отделения танка.
Танковый, доработанный и модернизированный вариант гаубицы-пушки А-19 получил наименование Д-25Т. Массовое производство самого мощного танкового орудия в мире было запущено на заводе № 9 незамедлительно.
При всей мощи новое танковое орудие сохранило главную особенность «прародителя»: раздельно-гильзовое заряжание. А что значит загнать в казенник орудия сначала бронебойный или осколочно-фугасный снаряд в четверть центнера и вслед за ним – еще и метательный заряд, который весил пятнадцать кило?! К тому же заряжающий большинство действий выполнял левой рукой. Так что даже самые лучшие экипажи показывали скорострельность максимум три выстрела в минуту.
А вот немецкие танковые пушки калибра 88 и 75 миллиметров были с унитарными боеприпасами, и скорострельность у них была существенно выше. Да к тому же и прицелы «цейссовские». Вот и получается, что наша танковая пушка – это своеобразный «молот» против немецких «отбойных молотков». Наша 122-миллиметровая Д-25Т как ахнет – и в гробину с гарантией! Но повторный выстрел сделать из нее ой как нелегко…
А немецкие танки, противотанковые пушки и зенитки «acht-acht» – «восемь-восемь» могли лупить наши машины в хорошем темпе.
Впрочем, тут уже многое зависело от выучки экипажа и мастерства каждого отдельно взятого танкиста. Чем во время боевой учебы и занимались.
* * *
– Снаряд!
– Есть снаряд! – Стальная болванка весом в четверть центнера ушла в казенник орудия.
– Заряд!
– Есть заряд! – Следом пошла пятнадцатикилограммовая латунная гильза метательного заряда.
Закрыт клиновой затвор орудия.
– Дистанция тысяча, лево двадцать – танк противника – огонь!
– Лево двадцать, дистанция тысяча – готово!
– Выстрел!
Привезенная с поля боя немецкая «четверка» с угловатой, с характерными скосами передних граней башней стояла, уткнув ствол 75-миллимет-ровой пушки.
Удар 25-килограммовой болванки пришелся в правый борт, чуть пониже башни. Броня толщиной 20 миллиметров была проломлена таранным ударом снаряда – массой, помноженной на квадрат скорости. Законы физики в этот раз оказались на стороне советских конструкторов, доказав, что сталинская наука – самая передовая!
А вот заряжающему в башне «Иосифа Сталина» такая наука была, что называется, поперек горла. Следующая болванка, но уже осколочно-фугасная, начиненная тремя килограммами амматола, легла в казенник орудия. За ней последовала гильза метательного заряда.
– Готово!
– Дистанция – полторы, справа пятнадцать – ДОТ противника!
– Огонь!
– Выстрел!
Грохнула 122-миллиметровая танковая пушка, в очередной раз вывернув внутренности наизнанку.
Железобетонное яйцо долговременной огневой точки сотряслось от мощнейшего удара. Толстенная «скорлупа» специального фортификационного бетона М-400 пошла трещинами и раскололась. Изнутри в пролом выбило клок пламени, повалил густой серый дым.
– Башнер, по пехоте противника из пулемета – огонь!
– Есть! – затрещал спаренный с пушкой «Дегтярев-танковый».
Но это все хорошо на полигоне. В бою разговаривать некогда, и с заряжающим командир танка общался в основном жестами: кулак – бронебойный снаряд, растопыренная пятерня – осколочно-фугасный. В боекомплекте 122-миллиметровой танковой пушки Д-25Т как раз и было два типа снарядов. Просто, но зато понятно.
* * *
Полигонные стрельбы, тактическое взаимодействие, теория и практика нелегкой боевой учебы продолжались всю осень 1943 года. Давно уже отгремела огненная Курская дуга, наши войска освободили Харьков и Сталино [3] , вышли к Днепру, готовились к освобождению Левобережной Украины и штурму Киева, который гитлеровцы превратили в неприступную крепость, стянув в город и окрестности наиболее боеспособные дивизии и полки вермахта и Ваффен-СС. По крайней мере, так кричал по радио «рупор Гитлера» – не менее бесноватый доктор Геббельс.
Предстоящая битва должна была стать началом советского, «красного блицкрига».
Не только советский Киев был на направлении главного удара. Севернее многомиллионные армии готовились к освобождению Советской Белоруссии.
Но командование не спешило бросать полк, в котором служил гвардии лейтенант Стеценко, в бой. Уже не только «молодняк», но и опытные бойцы стали роптать о том, что их «маринуют» зазря, не пуская в настоящее дело. Но у вышестоящего командования, как известно, особое мнение насчет целесообразности боевого применения самой мощной ударной силы Красной армии.
Могучий стальной исполин мчался сквозь мглу ночи, колеса локомотива «Иосиф Сталин» грохотали на стыках рельсов, прочь уносились неяркие из-за светомаскировки огоньки полустанков.
На станцию назначения прибыли глубоко за полночь. От эшелона отцепили локомотив, магистральный паровой богатырь «Иосиф Сталин» дал гудок на прощание могучим басом и уступил место юркому маневровому паровозику. Тот, пыхтя, завел воинский эшелон на запасной путь.
Кроме танкистов, эшелонов здесь было – не счесть! И всех их нужно было разгрузить до рассвета.
И снова – форсированный марш-бросок к новому месту дислокации, с потушенными фарами, ориентируясь только по тускло-красным кормовым огням.
Отдельный гвардейский танковый полк прорыва шел в неизвестность. Одним своим фактом существования это новое подразделение склоняло чашу весов в противостоянии в пользу советских войск.
* * *
Молодой лейтенант блаженно растянулся на брезенте, покусывая травинку. Над ним расстилалось бездонное синее небо, жарко светило яркое июньское солнце, шумел густой лес. Хорошо!..
– Эй, кто там сачкует? – раздался сварливый голос гвардии сержанта под аккомпанемент тяжелых ударов молота.
– Э… Я не сачкую, никак нет, товарищ гвардии сержант. Вот, изучаю диспозицию.