– Урсула я, невольница боярина Олега, – охотно призналась девушка. – Он меня в походе на торков взял. А туда в гарем меня из Каима продали. Сам кем будешь, боярин? Как я здесь оказалась? Где мой господин? Берегись, коли неладное что сотворил! Господин мой колдун сильный, коли проклятие наложит – и жизнь не в радость покажется!

– Колдун, – сглотнув, согласно кивнул Кирилл. – Колдун, который воевал с торками. Ну да, конечно. Колдун.

С оглушительным топотом в зал влетели все три охранника, выставив газовые пистолетики, закрутились между витринами.

– Муркашин, проверь, как Лидия Петровна? Пульс есть? – указал на бесчувственную смотрительницу коротко стриженный и уже совершенно седой, несмотря на вполне средний возраст, Леша Егоров. – Кирилл, чего случилось? Матвеешна примчалась вся белая и не в себе, орет белугой, не понять ничего.

– Случилось, – по инерции согласился молодой человек, не отрывая взгляда от ожившего манекена.

– Вроде на месте все, – стали прятать пистолеты охранники, не найдя следов кражи или вандализма. – А мы уже тревожную кнопку давануть успели, сейчас наряд примчится. Чего ментам-то сказать, Кирилл? Что с Лидией Петровной? Кто это ее приложил? Кто тут вообще нашкодничал?

– Нашкодничал... – Начинающий реставратор вдруг ощутил в ногах неодолимую слабость и сел на пол перед очаровательной девушкой, удивленной ничуть не менее всех остальных.

* * *

– Как выразился заместитель горпрокурора Михаил Жданов: «Пострадавших материально или физически в результате происшествия в отделе этнографии Русского музея не выявлено, а публичное оживание, согласно действующим как Уголовному, так и Административному кодексам, не является наказуемым деянием. В связи с этим уголовного дела по факту случившегося возбуждаться не будет, а подозреваемая освобождена из камеры предварительного заключения еще до истечения предельного срока административного задержания. Принимать меры для установления ее личности органы правопорядка не имеют основания».

На экране телевизора произошло шевеление, хлопнула дверь, по ступеням шагнула было Урсула, но тут же шарахнулась назад от многочисленных ослепительных фотовспышек, черных глазков камер и леса микрофонов, уперлась спиной в Кирилла. Тот скинул изрядно потрепанный за день халат, прикрыл ее, провел вдоль самой стены до угла, открыл низкую синюю иномарку с фордовской эмблемой на капоте, усадил внутрь, накрыл халатом с головой, обежал с другой стороны, прыгнул за руль, и спустя пару минут машина двинулась с места, расталкивая капотом ближайших репортеров.

– Напоминаю зрителям, – захлебываясь и глотая от нетерпения окончания слов, заговорил диктор, – что сегодня в Русском музее, в отделе этнографии, на глазах у многочисленных свидетелей ожил один из самых старых манекенов, что вызвало большой переполох среди посетителей. Манекен превратился в юную царевну в древнем одеянии. Выглядит новоявленная Галатея всего на шестнадцать лет и имеет глаза разных цветов, синего и зеленого. Утверждает, что является рабыней средневекового деспота, а фамилии она не имеет вовсе. Однако представители милиции не скрывают своего скепсиса. Они подозревают, что сотрудники музея, по всей видимости, всего лишь провели яркую пиар-акцию, дабы повысить посещаемость экспозиции. С вами был Анатолий Чагин, «Региональное телевидение».

– Аж четыре раза о сем повторил, паршивец, – хлопнул кулаком по столешнице Ворон. – Ровно за язык его кто тянет. Теперь уж про глаза разные каждый глухой и мертвый на всей земле услышал.

– Извини, Ратмирович, уж не ведаю, как получилось, – развел руками парень напротив. – На день всего отлучился, честное слово. Возвращаюсь – а там уж представление в полном разгаре. И целая толпа с камерами.

– Битого яйца назад не склеишь, Аркадий. Коли на волю вышла, так, стало быть, судьбой ей выпало, не поспоришь. Постараюсь приглядывать, как смогу. Ох, что-то про Олежку больно долго ничего не слышно. Мне его тут сильно не хватать теперь будет.

– Неожиданная развязка наступила в деле «дикой» Роксаланы, известной светской львицы и искательницы приключений, директора фирмы «Роксойлделети», – продолжал тем временем развлекать зрителей старенький клубный телевизор. – Как вы помните, еще три месяца назад она бесследно исчезла в горах Швейцарии. За любые сведения, способные пролить свет на ее судьбу, отец Роксаланы обежал выплатить миллион евро, но сумма так и осталась невостребованной. И вот, как сообщили из Мурома, сегодня утром она сама пришла в местное отделение фирмы и потребовала...

– Да выключи же ты его! – взмолился Ворон. – Бубнит и бубнит, бубнит и бубнит. Мочи моей больше нет это слушать!

Корчма у болота

Дорога, ведущая к Зельину урочищу, оказалась натоптана так, что ее легко можно было перепутать с трактом на сам Муром, до которого отсель оставалось всего три верховых перехода, а пешему иль на повозке – пять дней пути. Кто-то даже поставил указатель – хмурую оскаленную личину в половину человеческого роста, вырубленную из высокого елового пня. Широкие грубые сколы показывали, что мастер особо себя не утруждал, ограничившись десятком-другим ударов плотницкого топора с тонким острым лезвием.

– Сюда, – кивнул Олег, поворачивая коней на дорогу, на обочине которой и пугал путников приоткрытой пастью и глубокими глазницами истукан.

– Долго еще? – переспросила Роксалана. – Обрыдла уже эта слякоть!

– Под крышей заночуем, не бойся.

Муромское княжество встретило путников затяжными дождями. Вот уже восьмой день они и укладывались, и поднимались под мелкой и нудной моросью; под дождем скакали по Хазарскому тракту и поили лошадей, под дождем пытались развести огонь и приготовить пищу. От такой погоды не спасали ни войлочные плащи, ни кожаная одежда, ни шапки с широкими отворотами, ни уж тем более – узорчатые дорогие доспехи. К третьему дню они промокли насквозь, до самой последней ниточки. И устали так, что Роксалана уже вторые сутки как не ругалась, лишь изредка переспрашивая, когда же все кончится.

Дорога перевалила взгорок, вильнула вправо вниз, почти сразу повернула налево, и путники оказались на дне глубокого оврага. Навстречу им текла настоящая река шириной в две сажени. К счастью, дно было усыпано плотно слежавшейся мелкой галькой, а глубина потока не поднималась выше конских копыт. Так что после глинистого расчавканного тракта здешний путь оказался даже лучше. Почти версту стены оврага становились все ниже и ниже, наконец дорога выбралась на склон и, описав короткую полупетлю, превратилась в широкую площадку у поросшего соснами пологого холмика.

У дождливой погоды оказался хоть один безусловный плюс: вопреки обыкновению, перед пещерой знахаря не толпились больные и просители. Путники спешились у навеса, привязали и расседлали под ним лошадей, поднялись ко входу в пещеру, вошли внутрь. В лицо ударило давно забытым сухим теплом, пахнуло сеном и жареным мясом. Вот только глаза после дневного света не могли ничего различить в сумерках, и хозяин берлоги узнал гостей первым.