– Что...
Его встряхнули, подняли, прислонили к чему-то шершавому и вертикальному. Наверное, к дереву. Стали туго приматывать веревками. Через несколько мгновений он уже не мог пошевелить даже пальцами.
– Волков убирай! – требовали гневные, оскаленные селяне. – Убери волков, подлый чародей! Отзови! Скотину всю порезали! На людей кидаются! Отгони их! Отзови, отродье чернобогово!
Во рту было солоно от крови, язык опух, левый глаз тоже почти ничего не видел.
– Это же не я, – попытался объяснить Олег. – Они из леса пришли, дорогу освободили. Для вас освободили.
– Убери их, убери! – ничего не слушая, орали смертные. – Убери.
– Убери, тебе говорят! – Какой-то парень подкрепил свое требование ударом палки. И почти сразу его примеру последовали другие селяне, но били уже не палками, а оглоблями и кольями.
Середин понял, что жить ему осталось считаные минуты – с переломанными костями и отбитыми внутренностями долго не протянешь. Но тут гневные выкрики перекрыл еще более яростный призыв:
– Рятуйте, люди добрые!!!
Избиение оборвалось. Селяне обернулись к бабе, что несла на плече маленькую бесчувственную девочку, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту.
– Гляньте, люди! Он детей ворует! Детей наших! Колдун кровь детей пьет! За детьми из проклятого леса вышел и волков привел.
– Теперь точно хана. – Разбитые губы Середина еле шелохнулись. – Скорей бы.
Все тело болело так, что сейчас он желал только одного: смерти.
– Где же ты, где, прекраснейшая из богинь? Я жажду твоей милости...
– Бей его!
– Не-ет! Он ожить сможет, коли так убить! Сжечь его надо, сжечь! – издал клич кто-то из «особо умных».
– Сжечь, сжечь! – радостно подхватили остальные.
Смертные частью рассеялись, но очень скоро стали возвращаться, высыпая на ноги Олегу отличные, свежеколотые березовые дрова. Ради такого случая селяне не жадничали и, завалив пленника выше, чем по колено, все никак не успокаивались. Доброхотка же с еще несколькими бабами освобождали от пут несчастную жертву его произвола, участливо расспрашивали, то и дело одаряя Середина испепеляющими взглядами. В этой веси его сейчас ненавидели все. Все, от мала до велика, и правые и виновные. И желали только одного: причинить ему перед смертью как можно больше мук.
«Скорей бы... Интересно, а что может говорить им пигалица, ни разу за свою короткую судьбу не бывавшая в человеческом обществе? – подумалось ведуну. – Она ведь ничего не знает ни о деревне, ни об обычаях, ни о жителях! Как она ухитряется отвечать, как выкручивается? Умная, зараза. Она себя еще покажет. Подрастет, поумнеет – и весь мир вздрогнет».
Но у пигалицы, похоже, что-то не заладилось. Она вдруг отскочила, откинула волосы и громко, призывно завыла. Попыталась побежать дальше, но наскочила на молодого паренька, забилась в его руках и снова завыла. Случившееся представление подарило Олегу еще маленький кусочек жизни: деревенские отвлеклись на девочку, на время забыв про костер.
Девчонка завыла опять – и вдруг ей стали отвечать сильные, могучие голоса. Волки приближались и со стороны леса, и вдоль реки, от воды и со стороны дворов. Селяне закружились, ничего не понимая. Огромная стая, перекликаясь, сжимала свой круг вокруг них, пока еще невидимая, но ясно дающая о себе знать.
– Это она, она ведьма! – сообразила наконец та самая доброхотка, что освободила пигалицу из плена. – Держи ее, держи!
Девочка вывернулась, снова коротко взвыла, шарахнулась от рук другого крестьянина, бросилась бежать, но увидела перед собой нескольких селян, опять издала дикий вой, метнулась к реке – и тут ее бег прервал удар оглобли. Пигалица кувыркнулась, врезалась головой в землю, и тут же несколько мужиков, подскочив, заработали кольями.
Волчьи сигналы все еще раздавались по сторонам – но охотничье кольцо хищников сжиматься перестало. Смертные, прислушиваясь, замерли. Вой звучал теперь зовуще и как-то неуверенно.
– Нешто уходят? – с надеждой спросил кто-то.
– Погодь... Слушай.
Между деревенскими протиснулся хозяин постоялого двора, разрезал на Олеге веревки, подхватил на плечо вяло упавшее тело, понес мимо селян. Ему никто не мешал. Середин предпочел бы идти сам – но ни руки, ни ноги отчего-то не желали ему повиноваться. И только глаза не мигая глядели в то грязное место, где совсем недавно был маленький, обиженный на весь свет человечек.
– Ты хоть жив? – спросил его хозяин двора, и Олег потерял сознание.
Пришел он в себя от нестерпимой боли. Середин лежал в бане на лавке, над ним склонился знакомый знахарь из соседнего селения.
– Прости, чародей, но тебя надобно отмыть от крови и грязи, – приложил ладонь к груди лекарь. – Мхом очистить, зельем от антонова огня присыпать. Ты не беспокойся. Обошлось не страшно. Кости целы, всего прощупал. И ран глубоких нет, токмо синяки да ссадины. Без увечий обошелся. Повезло.
– Ладно, мучайте, – смирился ведун и закрыл глаза.
Крови Середин потерял всего ничего, посему слабости не испытывал. Только непрерывную, острую боль во всем теле, от макушки и до пят. Но ходить он мог, скакать тоже. И потому утром собрал свои вещи, оседлал коней. У порога поклонился хозяину, имени которого за все время как-то и не удосужился спросить.
– Благодарствую тебе за все... Вот, возьми на память о любимце княжеском. – Олег достал из сумки гривну и двумя руками надел на шею селянина. – И знахаря от меня поблагодари.
– Как можно, мил человек?! – испугался тот. – Это же состояние целое!
– Бродяге состояние не надобно. Так что бери. Я ее подарком получил, пусть подарком и уйдет. Достойному. Прощай...
– И куда ты теперь, чародей? – спросил вдогонку хозяин.
– Прочь... – неопределенно отмахнулся Олег.
Впрочем, выбор у него был небольшой. Пришедшая на Русь весна успела вскрыть все реки, болота, ручьи и озера. Идти на север, вдоль русла – означало все эти препятствия преодолевать. Не ходят люди пешком в Новгородскую Русь, туда летом только по воде плавают. Зато дорога на Муром обещала путь торный и удобный. Реки там, конечно, встретятся, но тракт на то и тракт, чтобы либо через броды страннику проход показать, либо мостами над широкими ручьями покрасоваться. Ледоход закончился, половодье еще не разгулялось. Так что пройти можно. А коли застрянет – так ему спешить нечего. Подождет.
– Все лучше, чем с людьми, – прошептал ведун, поднялся в седло и пустил скакунов рысью.
Так, в стремительной скачке, он и помчался по тракту – пока лошади не начали хрипеть и ронять пену. Середин сбавил шаг, давая им отдышаться. Ведь кони были ни в чем не виноваты. К тому же тряска причиняла ему сильнейшую боль – и спокойный ход тут же принес облегчение.
К полудню он миновал стоянку, от которой уходил на охоту за повелительницей волков, проехал еще три версты и – нежданно оказался на берегу небольшой речушки, глубиной от силы по колено, вытекающей прямо из-под толстого слоя белокрыльника. Слева сквозь прошлогодние его листья бодро пробивались молодые ростки. Справа русло поворачивало вдоль дороги, после чего ныряло под рухнувшие поперек течения осины. Под снегом они с боярином ничего тут и не заметили. Трава, бурелом. Поди догадайся, что это не поляна и не лес.