– Чего он кричит, как поросенок резаный?
– «Стой» кричит. Давай, лейтенант, действуй!
Моргульцев спустился с брони, подошел к афганцу, приветливо протянул руку:
– Да мы свои, земляк! Как дела, губошлеп? Чего вылупился? – Он похлопал афганца по плечу: – Пойдем-ка со мной! Сюда сюда, чего на дороге стоять?
Моргульцев выкрутил солдату руку, забрал нож, и приставил к горлу:
– Брат, иди-ка ты на … отсюда. Не хочу брать грех на душу, понимаешь? Дуй!
Парень упал на колени, раскрыл от ужаса рот, поднялся, попятился, споткнулся, побежал.
У Пули Чархи дорогу перегородил афганский БРДМ. Его быстро приструнили пулеметами – очередь пробила шины. Ответного огня не последовало. Возможно, у афганцев и боеприпасов не было.
– Гаси фонари на вышках, – приказал дядя Федя, и солдаты в несколько очередей «погасили» освещение.
– Всем под броню!
Накануне Моргульцев выпросил у командира полка самоходную установку – СУ-85. С ее помощью рассчитывал с ходу вышибить массивные ворота тюрьмы. «Не на БМД же это делать! Фанерный щит родины! БМД такие ворота не проломит!»
И надо же было такому приключиться! Лейтенант попался придурочный: съехал с дороги, растерялся и открыл болванками огонь по Пули Чархи. Без приказа бабахнула «Сушка» по сторожевым вышкам.
– Прекратить! – крикнул по рации Моргульцев.
– Вас понял! – ответил лейтенант, однако через полминуты вновь открыл огонь.
– Идиот! – разозлился Моргульцев и, не теряя времени, отдал приказ механику-водителю: – Вали ворота!
Выдержала БМД! Не подвела! Вот тебе и фанерный щит родины! Ворвались в тюрьму.
– Теперь назад подавай! Быстрей! – командовал Моргульцев.
Они с дядей Федей все рассчитали заранее: наехали задним
ходом и раздавили деревянный дом, где должно было находится караульное помещение.
– Вперед! Полный вперед!
У корпуса для политзаключенных пришлось таранить вторые ворота. Стрельба, полный хаос. Хорошо хоть рассвело, через триплекс Моргульцев разглядел копошащихся людей с автоматами. Пули барабанили по броне, как дождь по крыше при сильном ливне.
– Заводи карусель!
БМД закрутилась на месте, поливая из всех стволов.
– Пора! – тронул Моргульцева за плечо дядя Федя.
Они открыли люк, выпрыгнули из БМД.
– Вперед!
Солдатня колебалась. Выстрелы не утихали, но где, кто и в кого стрелял было не разобрать. Дядя Федя подгонял:
– Время теряем! Вылезай! – и побежал, перепрыгивая через трупы, к дверям корпуса.
– Два человека остаются здесь!
В глубине коридора слышалась незнакомая речь. Они прижались к стене, а когда шаги приблизились, дядя Федя пустил от пояса, веером, длинную очередь. В темноте кто-то вскрикнул, кто-то, видимо, упал.
– Бросай гранату!
Чуть рассеялся дым, побежали в конец коридора. Справа и слева висели одеяла, вместо дверей прикрывавшие проем. Одно из них колыхнулось и Моргульцев нажал на спуск. Вывалился окровавленный старик с четками в руке.
– Пошли! Пошли! – звал дядя Федя. Но сам замедлил, сменил рожок. – Прикрывай!
Афганцам, поди, было страшнее. Кто из них мог знать, сколько советских ворвалось в тюрьму, и сколько еще снаружи, какими силами осуществляется операция захвата Пули Чархи, и вообще, что происходит в Кабуле? Оттого-то и сопротивлялись они недолго. В общей сложности насчитали человек двести с лишним охраны. Небольшую часть десантура постреляла, остальные с готовностью сдались. На смерть стоять афганцы и не думали.
Через тюремные решетки торчали сотни и сотни рук, кто-то махал длинной тряпкой – распущенной чалмой, кто-то сумел дотянуться до окна и высунуть голову.
Он должен был чувствовать себя победителем, вернее сказать освободителем, человеком, спасшим тысячи жизней. Но ничего подобного Моргульцев не испытывал. Напротив, его охватил страх: незнакомые черные бородатые люди наблюдали сквозь решетки за советским офицером. Моргульцев вздрогнул.
Освободили! Спасли! А кого? Что там за люди? Против кого бунтовали? За что поплатились? Не уголовники ли? Поди разбери, бляха-муха! Язык – чужой, лица – подозрительные. Спасли, освободили, а что теперь? Не брататься же с ними! Какие они, к черту, друзья! Пусть до поры до времени посидят по камерам! Так спокойней! Так – верней! Пусть те, кто знает, что к чему, разбираются, решают, кого выпускать, а кого – нет! Мое дело малое. Задачу выполнили. Коли у нас бы такое произошло, если б, к примеру, революционеров освободить из тюрем… Тогда понятно. Это святое дело! А здесь…
– Никого из камер не выпускать! – предупредил он солдат. – Раненые есть?
– В нашем отделении нет, товарищ лейтенант.
– А где третье отделение?
– Не знаю, товарищ лейтенант, – пожал плечами боец.
Третье отделение на боевой машине десанта провалилось в яму с дерьмом. Ворвавшись на территорию тюрьмы, вторая БМД взяла влево, и, не разглядев в суматохе, куда рулить, плюхнулась в темную жижу. Выхлопные газы пошли в кабину, солдатня начала задыхаться. Нашли их совершенно случайно и очень вовремя. Заметили торчащую из вонючей ямы башню.
– Засранцы! – негодовал Моргульцев. – Не десантники, а форменные засранцы!
Захват Пули Чархи продолжался меньше часа, пятьдесят четыре минуты. Моргульцев засек по своим «командирским» часам.
Доложил по рации: «Объект 14 взят!»
Дядя Федя уехал в Кабул, вернулся с афганскими «товарищами», занялся сортировкой заключенных.
Взводу Моргульцева по рации из штаба приказали: «Оставаться на охране объекта. Продовольствие и боеприпасы вам подвезут».
Выставили посты, заняли под казарму самое теплое помещение с печкой, работавшей на солярке, занавесили одеялами выбитые стрельбой окна.
Моргульцев грелся на солнышке, первый раз увидел он здесь солнце, курил.
– Товарищ лейтенант. Там журналисты приехали, говорят с советского телевидения. Пустить?
– Валяй, пусть сюда идут.
– Там еще афганцев много.
– Каких афганцев?
– Человек триста, поди будет.
– Т-а-к, – растянул Моргульцев, и повторил любимое дяди Федино: – Бляха-муха! Что им, интересно, здесь надо?
Впускать кого-либо в тюрьму Моргульцев наотрез отказался, связался со штабом, долго ждал разъяснений. Береженого Бог бережет!
– Я на себя ответственность не возьму! Присылайте представителя из штаба! Тогда пущу!