Второй случай произошел через несколько месяцев. Проводили очередную колонну. Осень, жара неимоверная. И вот она — долгожданная ночевка на «точке» Второй мост.
До ночевки, впрочем, еще далеко, часа три только, но дальше сегодня уже точно не пойдем. И очень хорошо, «точка» эта, не считая Каракамара, самое благословенное место на всей дороге. Главное ее достоинство не в том, что район относительно спокойный и сама «точка» довольно просторная, а в том, что на ней заботливыми солдатскими руками (для себя же!) сделано маленькое озеро с проточной водой. Дно каменное, базальт, вода как стекло — ни песчинки, прогревается за день градусов до сорока — сауна!
В полусотне шагов, под самым мостом, в Кокчу вливается какой-то приток, именуемый всеми почему-то Пяндж. Туда не то что лезть — смотреть страшно. Кокча дикая, ледяная, мутная, а вот приток ее, не менее дикий и ледяной, чист и прозрачен — дно каменное, и галька по берегу.
Пока «молодняк» огромной толпой запрудил бассейн, мы, «старики», терпеливо стоим в боевом охранении — вечерком спокойно попаримся, и людей поменьше, и времени раз в десять побольше. Рядом стоит Ильин, разговаривает с седоусым капитаном, начальником точки. Ему, конечно, купаться некогда, ему вообще отдыхать некогда. Правда, и он себе послабление позволил — каску снял. Все-таки «точка» Второй мост, дальше сегодня не двинемся. А в горах Ильин каску ни за что бы ни снял. А как же?! Положено в боевых условиях иметь каску на голове? Положено! — какие еще тут могут быть вопросы? Это Масловский, уже будучи подполковником, в конце службы мог позволить себе роскошь выйти на операцию с одним болтавшимся где-то у колена пистолетом Стечкина (это, примерно, как выйти на Куликово поле, вооружившись спортивной рапирой, или на Бородинское сражение с резиновой дубинкой, а может, и еще хуже!)
Цезарь же, не дававший поблажек никому и ни в чем, не давал послаблений и себе. Но сейчас, коль уж прибыли, можно и расслабиться, каску снять, с капитаном парой слов переброситься. Начальнику «точки» эти колонны — как гвоздь в одном месте, стоит, материт все и вся. Принялся за реку, за Пяндж.
— Сколько раз я вашей босоте говорил: есть бассейн, там мойтесь! Так нет же, горячая! И лезут в Пяндж. А потом мне же и идти, задницу за них подставлять!
Судя по всему, он имел в виду вполне конкретный случай, когда несколько месяцев назад течением унесло санинструктора нашего батальона, который вздумал искупаться в этом притоке! Уже далеко за «точкой» духи его из Кокчи выловили. И замордовали. То, что от санинструктора осталось, через месяц нашел этот седоусый капитан вместе со своими гавриками. Он упаковал останки в полиэтиленовый мешок из-под «выстрелов» и на очередной «восьмерке» отправил в полк. И на том спасибо — убитый, не пропавший без вести, да и родителям есть, где поплакать.
Ильин смотрит на реку и неожиданно, как будто сам себе, говорит:
— Нормальная река.
Капитан устал, ему не до шуток, он раздраженно машет рукой:
— Ой! Ладно… Мне только мозги не пудри! — и как бы в подтверждение своих слов, зло сплевывает в воду.
Меня бы он, конечно, такими доводами сразу убедил, и я бы поверил, что река действительно — полное дерьмо. Я бы поверил. Но Цезарь?! Он смотрит еще раз на Кокчу, потом на капитана и уверенно, глаза в глаза, говорит ему:
— Здесь можно плыть.
Это уже почти оскорбление. Ну, как минимум, вызов. Капитан взвивается: «А-а-а! Ну, давай, давай!»
Те, кто хотя б чуть-чуть знают Ильина, замирают. А он спокойно направляется к реке, так же неторопливо раздевается… заходит в быстрину по пояс, ледяной водой аккуратно и тщательно смывает с себя грязь, копоть и пыль «колонны», а умывшись и потянувшись до хруста, резко бросается в середину потока! Абсолютно отчетливо помню, как в тот момент вздрогнул.
Неплохо зная Ильина, я все равно был почти уверен, что сейчас он обмоется, отшутится и вылезет на берег. Но, оказывается, знал я его очень даже плохо. Это Цезарь-то вылезет?! Цезарь от слова откажется?! Как же, ждите!
Вынырнул Ильин через мгновение. Но за это время его снесло течением метров на пять, а до Кокчи всего-то ничего — и тридцати не будет. И тут Ильин поплыл… Кролем. Против течения. Все, кто стоял рядом, только что рты не пораскрывали. В моем сознании капитан всегда ассоциировался с чем-то жестким, холодным и острым — как клинок кинжала, как кусок стекла в полете. Эта речушка была ему подстать — точно такая же. И вот схлестнулись две стихии — бешеные, непокорные, стремительные. Счет шел не на метры… а на сантиметры. Цезарь плыл с какой-то звериной мощью, яростью и остервенением. Лица видно не было, но тело буквально сотрясалось от напряжения. И не было ясно, кто выигрывает, а кто уступает: река или Цезарь — он стоял на месте! На доли секунды река отбрасывала Ильина на полметра ниже, потом он возвращался, вырывал свое.
Так продолжалось, может, минуту, может больше, но вот Ильин, как-то неуловимо крутнувшись на месте, пронесся метров пять вниз по течению и в два прыжка вылетел на берег. Какой стоял рев! Даже седоусый руками развел:
— Ну, мужик, бля! Ну, мужик! Извини…
Цезарю, понятно, все эти восторги побоку. Молча оделся, зашнуровался, накинул бронежилет, подцепил автомат и каску и потопал к себе на БТР. И даже отдышаться за это время успел незаметно — буркнул что-то ротному, а по голосу и не слышно, что устал. Цезарь! Ему-то тогда и тридцати, пожалуй, не было…
* * *
Последний раз я увидел капитана Ильина в конце мая или в начале июня 1984 года. Полк уже успел перейти на летнее время: ложились в двадцать три ноль-ноль, вставали в четыре утра, а недостающие три часа досыпали днем, как раз во время самого сильного солнцепека. В тот день рота заступила в наряд, мы, несколько «дедушек», завернувшись в мокрые простыни, отчаянно пытались уснуть. Но тщетно. Я выполз из палатки, опрокинул на себя бачок воды и уселся в «курилке».
Возле санчасти приземлился Ми-8. Помню, еще отметил про себя — к чему бы? Раненых в полку тогда не было, трупов тоже. Ну да ладно, мало ли чего. Минут через пять прилетает взводный, лейтенант Звонарев:
— Бобер! Накинь куртку и за мной… Бегом!
Делать нечего, пришлось вылезать из-под масксети на солнце. Через несколько секунд догнал лейтенанта, и почти бегом мы направились в палатку штаба батальона. По дороге спросил:
— Что за спешка?
— У Ильина дембель… Вертолет за ним пришел.
Вот оно что! Где-то с месяц назад, по слухам, получать полк ушел куда-то в Венгрию подполковник Масловский. Теперь пришла очередь и его бывшего напарника. Замена ему прибыла еще неделю назад, но хозяйство батальона, державшееся на Ильине (а кому бы он его доверил в отсутствие комбата?), было не маленьким, и только сегодня, видимо, передача была закончена.
Когда примчались в палатку штаба, капитан собирал последние вещи. Даже в этом проявился его характер: всю службу он прожил в расположении батальона, хотя имел право, как старший офицер, жить в офицерских модулях. Но соседство с майорами и подполковниками тыла и штаба полка его не привлекало, и он с первых дней службы, как все командиры взводов и рот, остался жить в палатке. Впрочем, популярности ему это не прибавило: «Жопу рвет!» — решило большинство офицеров.