Ирмгард Хентген — привратница, последняя линия обороны Рейнхарда Гейдриха против нежелательных вмешательств в его рабочий режим. Строго говоря, она не личный секретарь: эту должность, согласно фашистскому порядку вещей, всегда занимал мужчина. Но она следила, кто приходит и кто уходит, и согласовывала детали рабочего графика Гейдриха.
— Sofort, Frau Hentgen, [120] — ответила Ильза Лунд.
Фрау Хентген ей не по душе, и австриячка, подозревала Ильза, тоже терпит ее с трудом.
— К четырем часам, — повторила фрау Хентген на тот случай, если ее слов не услышали с первого раза. — Эти документы непременно…
Ильза больше не замечала ее. Жизнь слишком коротка, чтобы по два раза выслушивать фрау Хентген. Кроме того, надо работать.
За какие-то четыре месяца Ильза продвинулась из анонимности машбюро в секретариат Гейдриха, где оказалась одной из трех сотрудниц под началом фрау Хентген. Ильза не знала точно, приписать ли это скорое продвижение своему уму, своим умениям, красоте или сочетанию всех трех, но не собиралась ломать над этим голову. Она близко подобралась к Гейдриху, совсем близко. Осталось только приблизиться еще на шаг.
Внедриться в главное управление рейхсзихерхайтшауптамта оказалось на удивление легко. Белогвардейцы считались естественными, пусть и низшими, союзниками в войне против марксизма и большевизма, в их лояльности ни у кого не было охоты сомневаться. Все думали, что немцы всеведущи и всемогущи, — а немцам того и надо, чтобы все так думали. Но во многих отношениях нацисты обнаруживали неожиданную слабость и едва ли не убожество — настолько уверились они в правоте своего дела и неизбежности своей победы.
— …и это нужно сделать немедленно!
— Да, спасибо, фрау Хентген, — сказала Ильза, принимая очередную кипу бумаг с притворной любезностью. Даже не глядя, она знала, что это за бумаги. Доклады о настоящих и вымышленных преступлениях против рейха. Наперед известно ей и каково будет нацарапанное внизу прямо над подписью предложение рапортующего агента: смерть. Похоже, смерть у них — решение на любой случай.
Некоторые доклады, немногие, она сумела потерять. Даже в рейхе документы, бывает, попадают не в ту папку или не на ту полку, и нечего тревожиться, что фрау Хентген или еще кто-нибудь догадается о ее двойной игре. Кому-то Ильза спасала жизнь — с великой предосторожностью. Шепнешь имя — и человека предупредят; кому-то даже удавалось скрыться. Но Ильза не могла спасать всех — рано или поздно она навлекла бы подозрения на себя, — так что ей приходилось выбирать, выбирать между абсолютно неизвестными ей людьми, кому жить, а кому умереть.
Где-то с неделю назад был особенно убийственный момент: пролистывая пачку смертных приговоров, она наткнулась на имя одного из младших агентов сопротивления, рабочего по имени Антон Новотни, который был занят на строительстве новой тюрьмы для гестапо. Оказалось, впрочем, что этот арест не имеет отношения к сопротивлению; мальчишка из его Wohn-quartier [121] донес, что Новотни рассказал анекдот про Гейдриха. Теперь и анекдот стоил жизни, и приговор оглашался и приводился в исполнение, не успевал еще стихнуть смех, сколь бы тихим он ни был: двое агентов РСХА вломились в таверну, где сидел Антон Новотни, выволокли его на улицу и застрелили прямо у дверей.
По соображениям конспирации Ильза не могла напрямую связываться с Виктором, и ей оставалось только надеяться, что ее отчеты доходят до него и остальной команды в Лондоне по разным каналам и через разных связников подпольной сети.
Ильза не знала, много ли пользы приносит. Она убедилась, что британцы правы: сопротивление Гитлеру в Чехословакии ничтожно. В отличие от граждан Норвегии, Дании, Франции и Голландии, чехи не выказывали особого стремления выставить немцев вон. Их, кажется, даже не оскорбляло широко известное презрение Гитлера к славянам, и они продолжали два своих главных занятия — торговлю оружием и пивоварение — с тем же апломбом, что и до войны. Ильзе было ведомо, что есть бойцы сопротивления, которые продолжали работу Виктора, на фермах печатали листовки и везли их в городские кварталы в тележках, запряженных осликами и на горбах старух. Она даже знала о немногочисленных партизанах, которые по-прежнему вели боевые действия на лесных дорогах, хотя отряды таяли практически день ото дня. И все же восстания, на которое все надеялись, нет как нет; по правде сказать, оно казалось дальше, чем когда бы то ни было. Может, Рик прав. Может, все это — бредовая затея. Каждый вечер она возвращалась домой все разгневаннее и растеряннее.
Здесь требовался дерзкий выпад. Что может быть дерзче, нежели одним махом снести злу голову? День за днем наблюдая, как Гейдрих самодовольно шествует на службу и со службы, Ильза жалела, что не может собственноручно убить его, одним ударом отомстив за мучения Виктора, за свою поруганную родину и за смерть отца.
Британская разведка оказалась права и в другом: Рейнхард Гейдрих — человек исключительно твердых привычек. Каждое утро он просыпался ровно в 6:30 в своей постели в загородной вилле. Перед завтраком неизменно — энергичная игра в ручной мяч, после которой — душ, бритье и облачение в свежую форму, приготовленную камердинером накануне вечером. В 7:25 у подъезда виллы, урча, появлялся личный автомобиль Гейдриха с личным шофером. Машина прибывала к канцелярии Гейдриха в Градчанах ровно в восемь утра. Хотя официально рабочий день служащих начинался с восьми, каждый знал, что появиться после Гейдриха означает конец службе, так что все обычно приходили на работу на полчаса раньше. Гейдрих работал целый день, прерываясь лишь на обед, который начинался в час и длился ровно до двух. Он покидал кабинет в шесть вечера, совершал, какова бы ни была погода, небольшой моцион — бодрую прогулку по замковому саду — и в лимузине укатывал ужинать к половине восьмого ровно. Он редко ужинал один и никогда не спал один. Гейдрих славился тем, что довольно скоро уставал от любовниц, и в конторе поговаривали, что нынешняя фаворитка стремительно теряет очки.
Все эти сведения Ильза шифровала и в подходящий момент передавала кому-нибудь из группы сменных связников подполья, с которыми можно было встречаться, не вызывая подозрений: почтальону, официантке, соседу по меблированным комнатам на улице Скоржепка, что располагалась через реку от замка. Чьих глаз достигнет ее весть, она не знала. Майора Майлза? Виктора? Рика?
Она ничего не слышала о Рике с тех пор, как покинула Лондон, и изо всех сил старалась о нем не думать. Это было трудно — столь ярки оставались воспоминания об их последней ночи.
С едва заметной дрожью в руках Ильза пролистала пачку докладов. Она заправляла в машинку чистый лист, когда голос за спиной заставил ее вздрогнуть.
— Как приятно каждое утро видеть ваше сияющее лицо, фройляйн Туманова.
Гейдрих заглядывал в бумаги через ее плечо. До сих пор он ни разу не заговаривал с ней.