О'Ханлон уселся на краешек мягкого кресла, его птичье лицо лоснилось и сияло, лодыжки скрещены, двубортный пиджак скроен так искусно, что нигде не морщит, даже когда ирландец сидит застегнутым на все пуговицы. Если Рикова грубость и задела О'Ханлона, виду он не подал.
— Мистер Бэлин, — начал он. — Я хочу вам кое в чем исповедаться. — Рик удивленно вытаращился. О'Ханлон набирал обороты. — Вам это должно льстить. Даже падре Флинн у Святого Майка не слышал исповеди Диона О'Ханлона уже больше месяца — каждое воскресенье не до того. Вот мое признание: у меня есть ужасный недостаток. Я всегда говорю правду друзьям, даже если это может повредить другим моим друзьям. И похоже, в этот раз так и вышло. Но сенатор Мередит вчера вечером в упор спросил меня, правда ли то, о чем болтают в Олбани, и мне пришлось признать, что в той степени, в какой я сам обладаю достоверной информацией, это так — сколь ни удручающе это знание может быть для всех нас вместе и каждого в отдельности.
— И теперь он направляется сюда, — сказал Рик. — Что он собирается делать? Пристрелить меня?
— Да полно, разве такой уважаемый общественный деятель, как сенатор Мередит, способен на преднамеренное убийство? — О'Ханлон покачал головой. — Думаю, для подобной работы у него есть люди. Лоренцо Салуччи, например. Они с Салуччи уже давно работают вместе. Разумеется, это я их познакомил и прилично нажился на этой комбинации. Друг среди законодателей штата — это почти также хорошо, как мэр Нью-Йорка в твоей платежной ведомости. Мэр у меня, конечно, тоже есть.
— Не сомневаюсь, — сказал Рик.
Никто не умел так виртуозно вести двойную игру, как Дион О'Ханлон.
О'Ханлон понизил голос до едва слышного шепота.
— Теперь слушайте меня, мой мальчик, и слушайте внимательно. Вашему боссу конец. И знаете почему? — Он подался вперед, как бы собираясь поделиться великой тайной, заставив Рика придвинуться чуть ближе. — Ему конец, потому что он никого не слушает, — прошипел гангстер. — Он не внимает предостережениям ни от друзей, ни, что еще хуже, от врагов. Нет, он просто идет своей дорогой, как и шел, уверенный в своем мнимом могуществе, которое на деле — просто невежество и самонадеянность. — О'Ханлон выпрямился. — Салуччи сейчас очень силен, — ровно сказал он. — И не сомневайтесь, говорю вам — Вайнберг уже нанял бригаду из «Корпорации „Убийство“» — как ни жаль мне вам это сообщать, среди них один из тех, кого вы считаете своим, — чтобы закончить работу, давным-давно начатую двумя несчастными мальчишками с Сицилии. А если придет конец Соломону, то и вам придет конец, потому что ваш рабби совсем забросил общину и больше не в силах собрать миньян. [144] — О'Ханлон на секунду уставился на свои ногти, безупречно ухоженные. — Не пройдет и суток, — сказал он, — и Чокнутый Русский уйдет в историю.
— Ну а я? — спросил Рик.
— О, я был бы счастлив, более чем счастлив найти у себя в организации место для человека ваших выдающихся талантов, — ответил О'Ханлон, — но, увы, я выхожу из дела.
Вот это сюрприз.
— Бросаю. Ухожу. У меня припрятано довольно денег, чтобы позаботиться о моей семье на несколько поколений вперед. Америка — великая страна, мой мальчик, и я так благодарен ей за то, что она приняла бедного юного иммигранта, каким я был, и многократно превратила его в миллионера. Пора забрать выигрыш, обменять фишки на деньги и прочь из казино, домой. Так что, согласно замечательной традиции восхитительно продажного Ричарда Крокера [145] из Таммани-холла, я купил себе маленькое именьице в округе Майо, где и стану наслаждаться плодами преклонных лет в мире и довольстве.
— Это не объясняет, зачем вы на меня настучали, — возразил Рик.
— Да нет же, юноша, объясняет, — сказал О'Ханлон. — Мне нравится, чтобы все было аккуратно и красиво, и мне невыносимо думать, что после моего ухода в любимом городе Нью-Йорке, который меня принял, вспыхнет кровавая междоусобная война за источники дохода. Ваш босс — горячая голова, а в Нью-Йорке горячим головам больше места нет. Мы теперь бизнесмены, мистер Бэлин, и нам нужно вести дела. Мы больше не бандиты, мы служим обществу, и пора начинать соответственно себя вести.
Рик поднял глаза на своего незваного гостя.
— Ну и зачем вы мне сказали? Не проще ли позволить людям Мередита прикончить нас обоих, и пусть Салуччи заправляет всем шоу?
— Не проще, потому что вы мне нравитесь, — ответил О'Ханлон. — Меня восхищает ваша хватка, мой мальчик. Не проще, потому что вы держите лучший салун в городе, такой отменный, что он вытеснил с рынка мой дражайший «Долгоносик» — ваш салун и прискорбное завершение благородного эксперимента, с которым нам так повезло. Не проще, потому что вы не дергаетесь в опасности. Вообще говоря, мистер Бэлин, вы очень похожи на меня, а это лучший комплимент, который я могу предложить… Знаете, я в своем роде гурман красивой драки, — продолжал О'Ханлон, — и мне хочется, чтобы в этом небольшом состязании у вас был шанс подраться. — Ирландец потянулся за шляпой, которая непременно лежала не дальше чем на расстоянии вытянутой руки. О'Ханлон кичился своими шляпами. — Что ж, я сказал то, с чем приезжал, и теперь я будто покаялся, будто поведал все свои грехи отцу Флинну. Открыться во всем — великая вещь, ну, кроме как в зале суда, разумеется. — Он похлопал Рика по плечу. — Как вы знаете, в этой стране свобода прессы: любой волен купить газету и типографию и печатать, что захочет. Если неохота держать целую газету — ладно, всегда можно купить одного-двух писак. Позвоните моему другу Уинчеллу, — посоветовал ирландец. — Передайте ему от меня привет и вот это.
Он подал Рику папку, которую прятал между страниц газеты. Рик пролистал — сплошь Мередит и Салуччи. Письма, документы, фотографии, описывающие взаимовыгодное сообщничество. Если это попадет в газеты, и сенатору, и гангстеру придет конец. Начал прорисовываться план — единственный план, который может спасти жизнь Рику и Солли.
— Зачем вы мне помогаете? — спросил Рик.
О'Ханлон ответствовал загадочной улыбкой.
— Хотя вы, само собой, не посещаете церковь, — сказал ирландец, — я все же надеюсь, что вы что-то усвоили из моей сегодняшней проповеди. А вот и мораль: всегда сообщай противнику ровно столько информации, чтобы ему хватило повеситься. Открой все, кроме того, что лучше не открывать и о чем никто не узнает, пока не будет слишком поздно.
О'Ханлон надел шляпу и, по обыкновению, низко надвинул ее на левую бровь. Восхитительная шляпа из мехового фетра, тонкая смесь бобра и кролика, выкрашенная в нежный, но не вовсе бледный голубой. Ее он надевал только в особых случаях.
— Уолтер настолько мне обязан, что ему за всю жизнь не расплатиться, — сказал О'Ханлон. — Он вам поможет. В остальном вам придется самому себе помогать. Если вы так умны, как я предполагаю, вы поймете, что делать. — Он смерил Рика долгим взглядом. — А если, паче чаяния, вы не такой, имейте в виду, что эти материалы все равно попадут к Уинчеллу. Потому что я терпеть не могу бросать дела на половине, мой мальчик, — по-моему, это смертный грех. Я вполне разделяю с мистером Дарвином веру в то, что выживает самый приспособленный, что бы там ни думала о его теории мать святая церковь.