Свет ранней зари 27 мая 1942 года нарисовал замок Градчаны каким-то обломком из снов Франца Кафки. Нет, это не просто сон Кафки, сообразил Рик, — это ночной кошмар. Хочется верить, что у него все закончится счастливее, но надежда слаба.
Несмотря на конец мая, на улице прохладно. И никого кругом, все спят. Ни машин на дороге, ни грохота подземки под ногами, ни мальчишек-газетчиков, нагруженных утренними газетами; цветные уборщицы не бредут устало по домам, итальянские зеленщики не спрыскивают товар, железнодорожные кондукторы-ирландцы не шагают в отутюженной форме к Пенсильвания-Стэйшн на первый рейс в Балтимор, и даже ни единая парочка копов лениво не заигрывает с припозднившимися проститутками на Таймс-сквер и не дожидается в нетерпении открытия булочных через час.
В Нью-Йорке все было бы не так, подумал Рик. На него накатила жуткая тоска по дому.
Пока он стоял и разглядывал замок, мысли его потекли в прошлое, к легенде, которую рассказывала мать, когда он был малышом. Легенда о пражском големе, мифическом творении рабби Лёва, избавившем евреев от многих бед, которые им чинили в средневековой Праге. На идише «голем» обозначает еще неграмотное, полуоформившееся существо, робота, болвана. Вылитый Рик. Ладно: с этой минуты он будет пражским Големом, вновь восставшим к жизни.
Наконец-то он нашел дело, за которое стоит умереть. Вот только в этот раз умирать ему совсем не хотелось.
* * *
Ильзу разбудила одна из Гейдриховых горничных.
— Хозяин торопит, — сказала она. — Хозяин всегда торопит.
Часы на туалетном столике показывали ровно семь утра. Придется поспешить: машина отправляется в 7:25. Протектор никогда не опаздывает, даже на собственное убийство.
Ильза торопливо оделась.
Ей пришлось надеть то же платье, что и вечером. Если придется умереть, лучше бы в свежей одежде, в чистом, но ведь она не собиралась ночевать на вилле. Впрочем, может быть, оно и к лучшему, что ей придется сгинуть не в голубом, а в багряном. Остается только надеяться, что Виктор простит ее, когда бросит бомбу. А в том, что у него хватит духу не передумать, можно не сомневаться.
Внизу Рейнхард Гейдрих расхаживал из угла в угол. В утреннем свете кожа его еще бледнее, чем обычно: почти как у трупа, а глаза не горят, как горели накануне. Но мундир свежевыстиранный и отутюженный, ботфорты начищены денщиком до невозможного блеска. Фашистский офицер до кончиков ногтей.
— Вы, славяне, как дети, — вздохнул Гейдрих. — Никакого чувства времени, никакой ответственности. Вечно опаздываете!
— Мне хотелось выглядеть красивой, Рейнхард, — сказала Ильза.
Он хлопнул себя по ляжке щегольским стеком.
— Надеюсь, ты готова к тому, что нас ждет в этот, надо полагать, весьма насыщенный день, — сказал Гейдрих. — Едем?
7:31. Из-за нее они на шесть минут отстали от графика.
Во дворе тихо урчал лимузин. Никаких признаков непогоды — значит, верх кабриолета поднимать не станут. Шофер в мундире положил руки в перчатках на руль. Ильза села на заднее сиденье позади шофера. Гейдрих занял место за спиной телохранителя.
У Ильзы оборвалось сердце, когда она услышала, что наместник скомандовал шоферу:
— Кирхмайерова улица, — сказал он, — и Чехов мост.
Чехов мост? Не может быть! Виктор с остальными будут ждать на Карловом мосту. Нужно заставить Гейдриха изменить маршрут. Но как?
— Я подумал, вам будет забавно увидеть, как в рейхе поступают с предателями, — сказал Гейдрих, едва машина тронулась.
* * *
— Ну, Рики, как наше настроение в это прекрасное утро? — раздался голос откуда-то сбоку, едва Рик зашагал по улице. Рено; как всегда, щегольски одетый. — Готовы к похоронам, а то и не одним?
— Готовее не буду, — ответил Рик.
Он неспешно похлопал себя по карманам в поисках сигарет, потом вспомнил, что они закончились: последний драгоценный «честерфилд» он выкурил глубокой ночью, разыгрывая старую Алехинскую партию: мат в шесть ходов из безнадежной с виду позиции. Той самой партии, которая принесла русскому чемпионский титул в 1927 году, когда он обыграл Капабланку. Когда он покончил с Капабланкой.
Рик угостился тремя сигаретами у Рено. Больше не понадобится. Потом начнутся слишком захватывающие события, и о куреве можно будет не вспоминать.
Рено поправил узел галстука, убедился, что галстук лежит ровно и прямо. Вокруг постепенно просыпалась жизнь, люди тащились, катились, шагали, ковыляли, трусили, рысили на работу. Начинался ясный и безоблачный день — такая погода в эту пору бывает и в Нью-Йорке. Хороший знак, подумал Рик.
Из-за угла выехала машина с Кубишем и Габчиком. Оба переодеты в рабочих: Кубиш замаскирован под дворника, Габчик снаряжен как телефонный монтер. В нужный момент Йозеф очутится высоко над землей, страховочный пояс скроет его «стэн», из которого он откроет огонь по кабриолету. Задача Яна — стоять у подъезда к мосту и, когда машина проедет, поливать ее огнем сзади.
Рик незаметно кивнул чешским бойцам, пока те занимали позиции. Может, парни не очень расстроятся, когда Гейдрих не явится на собственную ликвидацию. Может, они останутся живы. И никогда не узнают, что Рик с Ильзой предупредили Гейдриха.
Где же Ласло? Рик старался не высматривать его слишком явно; Ласло нигде не видно. Отчасти этого и следовало ожидать: Ласло не может показаться до последней минуты. И все же теперь он уже должен быть на посту, прямо под стеной Клементинума, огромной старинной, похожей на крепость путаницы зданий, что высились над Старым городом у Карлова моста. Подходящее для Виктора место, отметил Рик, — в тринадцатом веке Клементинум был резиденцией инквизиторов, и будь там хоть доминиканцы, хоть сменившие их иезуиты, те и другие одинаково рьяно загоняли в истинную веру всех евреев, какие только попадались им в руки.
А вдруг что-то случилось? Рик пытался усмирить воображение, но оно не слушалось. Что, если Ласло схватили по пути из Лидице в Прагу? Что, если с Ильзой случилось неладное? Что, если Гейдрих не попался на удочку, не внял предупреждению, заподозрил вестника? Теперь всё решали доли секунды: едва покажутся Гейдриховы каратели, вся группа должна быть готова к бегству. Загвоздка в том, что появления карателей ждал один Рик. Только он знал, что они появятся.
Хуже только один вариант: что, если, несмотря на предупреждение, Гейдрих все же появится? Вполне в духе фашистов. Ну, Рик сделал все, чтобы этого не произошло. Теперь — как Бог распорядится.
— Пока, Луи, — сказал Рик. — Увидимся на ранчо.
— Буду ждать с нетерпением, — откликнулся Рено, — где бы это ни было.
Рик занял свой пост на середине моста. Здесь он незаметен. На Карловом мосту всегда толпилась публика — любовалась знаменитыми статуями и, конечно, приветствовала наместника, который во славе грядущего направлялся через реку в замок. Дымовую шашку Рик спрятал в кошелке, с какими ходят за продуктами. Чтобы выглядело натуральнее, утром купил пару краюх свежего хлеба и положил сверху. Запах хлеба напомнил ему, что он забыл позавтракать. Теперь думать об этом недосуг.