Когда рассвело и город был полностью освобожден, мы подъехали к нефтебазе, хотели заправить самоходки дизельным топливом, но, к нашему удивлению, во всех емкостях базы оказался бензин красно-синего цвета! Мы тут впервые столкнулись с синтетическим топливом.
Без промедления войска перешли в наступление в юго-западном направлении вдоль реки Унавы. Наша батарея со 2-м батальоном 70-й мехбригады, десантированным на самоходки, действовала в составе арьергардного отряда с задачей не допустить внезапного удара противника с тыла. Что и было выполнено.
Как действовали главные силы бригады, мне рассказал командир танка комполка Володя Шишков.
С ходу уничтожая подразделения прикрытия и выходящие из окружения группы противника, бригада к двум часам дня заняла Пивни, Дмитриевку и железнодорожную станцию Волица, захватив на последней два эшелона с тракторами. Около пяти часов вечера в районе села Жидовцы был разбит пехотный батальон противника. Когда полк въехал в село, к Шишкову, вся запыхавшись, подбежала женщина:
— У нас в хате спит пьяный немец!
Взяв с собой трех автоматчиков, Шишков поспешил к хате. Вместе они вытащили на улицу еле державшегося на ногах длинного обросшего щетиной солдата. Не успели с ним разобраться, как увидели группу немцев, убегавших за реку, в лес. Доложили начштаба Авдиевичу. Майор приказал Шишкову перехватить, не дать беглецам уйти, и сам сел на танк вместе с автоматчиками. Удиравших оказалось шестнадцать человек во главе с пожилым капитаном-медиком в пенсне, он первым и поднял руки. Капитан оказался словоохотливым и сносно говорил по-русски.
— Вы, такой молодой, и уже майор, — польстил немец Авдиевичу.
— В Красной Армии звания присваивают не по возрасту, а за успешное выполнение служебных обязанностей и за боевые подвиги, — не без гордости ответил майор и приказал сдать пленных на сборный пункт.
— Разобравшись в селе Жидовцы, — продолжал свой рассказ Шишков, — двинулись в направлении Попельни. Вперед ушел авангард из шести танков и мотострелкового батальона во главе с комбригом. Они-то 8 ноября и ворвались первыми в город. Завязали бой. Наш полк шел в голове главных сил бригады. На подходе к переезду на 96-м километре железной дороги Киев — Попельня комполка, зная, что в город уже вошли наши войска, на своем «виллисе», обогнав самоходки, помчался в сторону железной дороги. И тут, в нескольких десятках метров от будки стрелочника, машину комполка обстреляли из пулеметов и автоматов. Филатов, шофер Самыко, успел сдать назад на несколько метров, но, смертельно раненный второй пулей, упал на командира полка. Был убит и адъютант комполка младший лейтенант Владимир Иванов. Тяжелораненые Самыко, замполит Гриценко и старший врач полка Муратова выбрались из машины и, отстреливаясь из пистолетов, залегли в кювете. Немцы, вероятно, хотели взять их живыми и уже начали окружать, — рассказывал Шишков, — но я, услышав внезапно возникшую перестрелку, приказал Гречину мчаться к переезду на максимальных скоростях. За моим танком, тоже предчувствуя что-то неладное, к переезду мчались самоходки Поливоды. Мы с ходу развернулись в боевой порядок и, обходя раненых, атаковали немцев, подавив гусеницами десятка два пулеметов и много солдат; пытавшихся убежать почти до единого уничтожили из пулеметов, а было их не менее роты.
После этого вернулись к месту расправы. Картина была ужасающая. Майор лежал скорчившись, с сильно разбитой головой, без сознания. Гриценко — тоже без сознания, весь окровавленный, ему почти оторвало руку. У Розы Муратовой юбка пробита не менее как десятком пуль, она лежала лицом вниз в луже крови. «Виллис» на дороге весь был изрешечен пулями, на переднем сиденье лежал убитый Филатов, сзади — Володя Иванов. Вскоре подошла санитарная машина, Валя Воробьева с Петровым взялись перевязывать Самыко, но видно было... Троих на санитарной машине и самоходке Самойлова увезли в Фастов. Филатова и Володю Иванова мы похоронили там же, на 96-м километре, у кирпичного здания, — закончил свой горький рассказ Володя Шишков.
Позднее полк узнал, что гвардии майор Евдоким Мефодьевич Самыко на второй день в пять часов утра скончался в госпитале Фастова. Похоронили его на городском кладбище со всеми воинскими почестями.
Наш арьергардный отряд продвигался по маршруту движения бригады. Почти во всех населенных пунктах мы видели следы боев, а в Романовке и сами столкнулись с немцами, только что вошедшими в село с другой стороны. Неприятель был застигнут врасплох и не смог оказать организованного сопротивления. За четверть часа было уничтожено несколько десятков вражеских солдат, раздавлено гусеницами пять автомашин и три орудия, остальным удалось скрыться в прилегающем лесу.
На улице было уже темно, моросил холодный дождь, и в селе Жидовцы решили сделать продолжительную остановку. Три самоходки поставили на боевые позиции, мотострелковые подразделения заняли рубежи возле школы, церкви и по скатам долины Унавы. Две самоходки, мою и Фомичева, отрядили в разведку. Задачу нам ставил комбат Погорельченко, расположился он в хате Ивана Мельника напротив школы. Приветливая хозяйка, звали ее Мария Федотовна, предложила поужинать, но комбат, поблагодарив, отказался:
— Спасибо вам, но ужинать, это позднее, — и расстелил на столе карту.
Обеим самоходкам с приданным каждой отделением автоматчиков предстояло действовать в качестве разведывательных дозоров, Фомичеву — в западном направлении, на Лозовик и Киловку, мне — в северном, на Корнин.
Сначала наша самоходка шла по большаку между полями. Ветер сменился на северный, надвинулись грозовые тучи. Густо падающие крупные хлопья мокрого снега вперемежку с холодным дождем сильно ограничивали видимость. Автоматчики ежились от промозглой погоды, плотнее прижимаясь друг к другу, но автоматы держали в готовности. Пройдя около трети пути, мы услышали в отдалении, будто из-под земли, глухие раскаты пулеметно-автоматных очередей и короткие разрывы гранат. Зная, что наших войск там не должно быть, мы терялись в догадках: кто и с кем ведет бой? Ускорив движение, вскоре достигли насыпи железной дороги. Остановились на рельсах, заглушили мотор и стали цепко просматривать участок за полотном. За насыпью царила мертвая тишина, ветром доносило потрескивание огня, даже на расстоянии было трудно дышать от смрада горелого мяса, едкого дыма.
Приблизившись, увидели картину недавно прошедшего боя. Горели перевернутые автомашины и повозки, отсветы огня освещали обугленные трупы немцев, еще тлела одежда, валялись изуродованные мертвые лошади, а чуть поодаль возле воронок от разорвавшихся снарядов лежали в неестественных позах тела погибших партизан, их можно было отличить по одежде и наискось нашитым на шапки красным лентам.
Обошли полем место схватки, и наш путь пересекла река Ирпень. Был и мост. Но мы предпочли переправиться вброд, мост мог быть и заминирован. Когда подошли к Корнину, была уже глухая ночь. Тишина стояла такая, что поселок казался необитаемым, при неопределенности обстановки это всегда особенно настораживало. Мы с сержантом, командиром автоматчиков, крадучись — не напороться бы на часовых! — подошли к крайней хате, за нами следовали два молоденьких автоматчика, в сравнении с богатырской фигурой сержанта они казались мальчиками. Прислушались. Никаких признаков жизни. Тихонько постучали в окно. Опять ни звука. Но один из автоматчиков услышал шепот в погребе. Встав сбоку от замаскированной двери, я тихонько сказал: