И, теряя сознание, завизжал, зарычал по-звериному:
— И-и-и-а-а-а!.. А-а-а!..
Схватил стул, отломил ножку, замахнулся… Комендант скомандовал:
— Конвой, на ррру-ку!
Аверьянова двое взяли за руки, связали ремнями.
И, как в зверинце, как затравленному зверю в клетку, через решетку штыков кто-то снова бросил Аверьянову:
— Не понравилось! Попалась тигра!
Зал аплодировал, истерично визжал, всхлипывал, бился в истерике, ибо было произнесено это слово, кажущееся черным и беззвучным, но всегда кроваво-красное, таящее, как порох, взрыв, огонь, дым, как удар бича, едкое, бьющее, вызывающее дрожь тела, холодный пот, слезы, плач, истерику и обмороки.
Вечером репортер губернской газеты товарищ Быстрый писал:
«Крестьянин, будь спокоен, твои обиды отомщены — разграблявший твое трудовое достояние… вор, взяточник… ’’кровожадная тигра’’, по твоему меткому выражению… Аверьянов приговорен к расстрелу и будет расстрелян…»
Вечером беллетрист Зуев у себя в комнате бегал из угла в угол, хватался за голову:
— Ведь мы же с Кашиным доказали, что он виноват. Стыд, стыд!..
Кто-то беззвучно хихикал в мозгу:
«Беллетристические фантазии».
Зуев махал руками…
— Нет, нет, он не виноват! Стыд, стыд!
И еще были в мозгу беллетриста Зуева разрозненные, бессвязные, такие вот мысли:
«Революция…
…Революция — мощный, мутный, разрушающий и творящий поток. Человек — щепка. Люди — щепки. Но разве человек-щепка — конечная цель. Революция? Через человека-щепку, через человеческую пыль, ценою отдельных щепок, иногда, может быть, и ненужных жертв, ценою человеческой пыли, к будущему прекрасному человечеству!.. Но что это? Я, кажется, начинаю оправдывать Революцию? Разве она нуждается в оправданиях? Она, рождением своим показавшая, что человек еще жив, что у него есть будущее!..»