— Хорошо, не днем, — опустил бердыш Энвин. — А то бы нас быстро вычислили.
Печь уже полыхала. Улов — шесть лещей, щуку и двух средних судаков — тут же уложили в топку, в сторонку от огня. Похоже, еды люди ждали с куда большим нетерпением, нежели нового дитя. Женщина страдала — но ее спутники постоянно поглядывали в сторону печи.
Крики усилились, начались роды. Мужчины помогали, принимая ребенка, Марта держала женщину за руку. Несколько усилий, сопровождаемых воплями, — и на приготовленной тряпочке оказался сморщенный, как черносливина, малыш, тут же недовольно заголосивший.
— Мальчик, — шепотом сообщила Марта. — Инни, у тебя мальчик.
— В честь такого случая ей полагается щука, — предложил один из мужчин. Никто спорить не стал.
Рыбу достали, поделили. Андрею достались судаки. Он быстро их проглотил и от усталости и приятного теплого чувства в животе уснул сидя, привалившись спиной к наружной стене.
Проснулся он уже на боку, от приглушенного, но яростного спора. За узким окном цокольного этажа, больше похожим на лоток для улья, опять светило солнышко, искрился снег. Благодаря этому и в укрытии было довольно светло. Инни покачивалась, прижимая к себе ребенка, один из мужчин сидел рядом с ней, обнимая за плечи, другой отбивался от нападок Энвина.
— Мы должны от него избавиться! — яростно требовал паренек. — Немедленно! Он нас выдаст! Нужно отнести его в лес и забыть. Нам сейчас не до детей!
— Как можно-то?! — шипел в ответ мужчина. — Это же дитя малое, невинное! Чем оно в твоих страхах виновато?
— А как оно кричать начнет, титьку просить, али оттого, что мокрое, — как его остановишь? Да нас по этому крику враз опознают!
— Тебе этих мытников мало, Энвин? Мало тех, что из иных детей появились? Хочешь и этого в нежить превратить?
— Но он погубит нас всех! Погубит! Марта, а ты чего молчишь? Скажи им, надо выбросить младенца!
— Я не знаю, Энвин, — отвела глаза девушка. — Он же не виноват. Сделаем еще одного мытника — на нас грех будет.
— Но он кричит! Он без вины, просто кричит! Кричит! Вякнет еще раз — и сюда тоже эти голодные твари прилетят. Пока вы тут думаете да гадаете, они в любой миг появиться могут. Выбрасывать его нужно. Немедля.
— Как выбрасывать? Как мы без детей? Тогда и самим жить ни к чему. Можно самим к мытникам уходить. Зачем жизнь наша, коли детей после себя не оставим? Чего ради мы тогда мыкаемся?
— Мы жизнь свою спасаем!
— Да зачем, если она все едино с нами прервется? Жизнь затем, Энвин, дается, чтобы в детях ее продолжать!
— Ты чего, Энвин, немецких сказок на ночь начитался? — не выдержал и Андрей. — Как можно ребенка маленького, беззащитного на съедение оставлять?!
— А тебя вообще не спрашивают! Приперся тут незнамо откуда, еще советы тут станет давать!
— Что?! — Сабля сама прыгнула Звереву в руку. Но Марта успела кинуться между парнями:
— Прекратите немедленно! Мало нас мытники истребляют, так вы еще затеяли друг друга убивать! Перестаньте! А ты, Энвин, видать, забыл, что именно за младенцев брошенных на нас Праматерь осерчала, кару наслала страшную. Хочешь еще сильнее ее озлить? Не будет такого! Никуда мы ребенка не бросим! С нами останется. И все!
— Но уходить отсюда надо завтра же, — буркнул паренек. Мы тут, как в котле — только сварить и съесть осталось.
Ребенок покачал головкой, неожиданно запищал. Инни торопливо дала ему грудь — мальчонка довольно зачмокал.
— Уходить надобно отсюда. К вороньей слободке уходить нужно, в лесу не так страшно, — решил Энвин. — Ночью и уйдем. Мы с чужаком за рыбой сбегаем, а опосля прямо к вам вернемся.
На Андрея он не смотрел, и новик спрятал саблю. Ему было странно, что взрослыми мужиками командует мальчишка вдвое моложе. Может, он из какого местного дворянского рода? Или единственный умелый рыбак, и от него зависит вся группа? Если приходится скрываться все светлое время, то на охоту или собирательство надежды нет, только на сеть. Хотя вокруг под деревьями наверняка с осени еще немало грибов, прихваченных морозом, едоков дожидаются.
Зверев выглянул в окно. От далекого озера к дому тянулась широкая полоса следов.
«Да-а, если мытники даже зимой, при таких подсказках, добычи найти не способны, они действительно невероятно тупы. Тварей, кстати, вроде не видно…»
Андрей прошел по подполу, в котором они сидели, поднялся на этаж выше. Здесь было тепло — как раз сюда через щели в подгнившем полу проникал от печи весь жар. Как следы былой сытой и покойной жизни стояли вдоль стен окованные железом сундуки, большой стол на многодетную семью, возвышались заставленные глиняными кувшинами полати. В углу пылился оставленный сгинувшей хозяйкой ухват. Богатый дом, бортники не бедствовали. Отсюда в лес детей наверняка никто не носил. Но кара рухнула на всех.
Новик поднял крышку одного из сундуков — и тут же захлопнул из-за поднявшейся пыли. Видимо, здесь хранились ткани, которые истлели от сырости. Крыша-то дырявая, все уже давным-давно дожди заливают. Однако он полюбопытствовал, открыл второй. Там были свалены любовно обмазанные жиром топоры, молотки, гвозди, стамески, копейные наконечники, несколько длинных клинков для мечей — без рукоятей. Ох, хорошо жил бортник. Железо во все времена недешево, и уж тем более, когда мечи и копья в ходу. А тут — целый сундук такого добра! Пудов десять, наверное, весит. Как бы сквозь пол трухлявый не провалился.
— Ты чего там делаешь, чужак? — окликнул его Энвин.
— Наконечники нашел для копий.
— А проку с них? Пока одну тварь колешь, другая тебе уже бок отгрызет. То ли дело бердыш — им и колоть, и рубить, и резать одновременно можно.
— Может, как раз на бердыши их и перековать?
— Хорошо бы… А ты умеешь? Кузнеца у нас уж года два, как задрали.
— Кабы и умел, — осторожно закрыл крышку Зверев, — для кузни уголь нужен, меха, свет. И звону от нее столько, что все мытники в округе слетятся.
Он вернулся вниз, сел на стоящую у стены колоду, откинулся на спину, закрыл глаза… И почти сразу его разбудил детский плач.
— Этот ребенок погубит нас всех! — буркнул Энвин. — Попомните мое слово. И сам не выживет, и нас сгубит.
Новик ненадолго задремал, — а когда открыл глаза, за окном уже смеркалось. Оно и понятно: минувшую ночь всю бродили, вот весь день и проспал. Андрей поднялся, потянулся, вышел на улицу, отер лицо снегом, вернулся назад:
— Ну что, идем?
— В вороньей слободе встречаемся, — напомнил рыбак и закинул бердыш за спину. — Пошли.
До полыньи с сетью они добрались где-то за час. Еще столько же занимались расчисткой лунок и проверкой снасти. А вот на то, чтобы пройти через озера в противоположную сторону, а потом пересечь сосновый бор — понадобилось четыре часа. Самое обидное — эти муки были принесены только ради двух лещей, десятка мелких карасиков и одного судака. Для шести взрослых людей — только подразниться.