Энвин закинул бердыш за спину, ушел в сторону. Загрохотали разбираемые у двери сундуки. Андрей закрыл глаза, опять проваливаясь в небытие, но вскоре ощутил прикосновение к щеке чего-то холодного и вздрогнул, открыл глаза, судорожно ища рукой саблю. Но это была всего лишь Марта. Правда, на этот раз без шапки. Волосы ее блестели частью от влаги, частью от снега, запутавшегося в длинных прядях.
— Ты совсем слаб, чужак? — наклонилась она над Зверевым. — Может, тебя не тревожить?
— Ты о чем?
— Я помню, что ты сказал здесь в прошлый раз, чужеземец. Я сразу поняла, что ты никогда не отдашь своих детей на съедение зверям, что никогда не предашь ни их, ни своей женщины.
— Надеюсь.
— Нам больше не нужно бояться ни мытников, ни их царей, чужеземец… — Девушка сняла свою куцую шубейку — и оказалась совершенно обнаженной! Причем без одежды ее тело выглядело вполне гармоничным, красивым — не то что под шубой. Небольшая грудь с остро торчащими сосками, гладкий впалый живот, покатые бедра. — Мне кажется, теперь мы можем думать о жизни, чужак. И я хочу, чтобы мои дети появились именно от твоего семени и твоей любви. Но я тебе не мешаю? Может, ты слишком слаб?
— Нет-нет, я здоров…
Рука Андрея обрела вполне достаточно сил, чтобы подняться и коснуться ее груди. Сперва легонько, потом гораздо ощутимее. Марта не противилась, и рука скользнула вниз по ее боку, по бедру, свернула к пушку внизу живота. Девушка лишь улыбнулась, приподняла полу налатника у новика на бедрах, вскинула брови:
— Да, ты действительно не так уж и слаб.
И впрямь, если где и оставалась сейчас у Зверева сила, то именно там, куда она смотрела.
— Лежи, тебе вредно двигаться.
Марта сдвинула налатник еще выше, встала над Андреем, расставив ноги, потом опустилась на колени, оказавшись своими бедрами над его, наклонилась вперед и стала целовать его шею, губы, подбородок. Потом резко опустилась ниже, и… новику стало неожиданно зябко.
Он приподнял голову, пытаясь понять, что случилось, увидел над собой полную луну, справа и слева ровный камень. Чуть дальше горел костер, неподалеку стоял, опираясь на посох, Лютобор.
— Я, что, вернулся? Проклятье, колдун, ты не мог сделать это хотя бы на полчаса попозже! — Зверев раздраженно сплюнул: — Впервые за все время мне начало там нравиться!
— Разве сие зависит от меня, чадо? Я сделал все, чтобы отправить тебя в тот мир, куда ты просишься. Разве моя вина, что его не существует? Ты придумал страну, которой нет и никогда не будет, которую не может найти зеркало Велеса. Чего же ты хочешь от меня?
— Я хочу… — Андрей спрыгнул с камня. Но тут ноги у него внезапно подкосились, юноша рухнул набок, перед глазами запрыгали мелкие белые искорки, в ушах зашумело.
— Что с тобой, дитятко?! — кинулся к нему волхв, подхватил под мышки. — Великий Сварог, да ты весь изранен! Как же так? А я и снадобий лечебных с собой не брал.
— Подожди, волхв, подожди, — попросил его новик. — Дай чуток отдохнуть.
— Не спи! — Лютобор отер лицо ученика снегом, заставив его взбодриться. — Дай помогу одеться… Ох, знаю, знаю я средство, как разом силу получить умирающему от врага лютого. Ворога, полонянина берешь, крест ему на лбу, на ямочке жизни, что меж ключицами, и на животе рисуешь. Обычный крест, знак дальнего пути. Опосля заклинание Мары над ним читаешь — и тотчас к губам приникаешь. С первым выдохом опосля заклятия душа из человека в путь уходит. А ты ее тут и забираешь. И вся сила человека этого к тебе переходит. Здоров становишься. Хоть до того и изранен был… Вот, саблей опояшься, под головой у тебя на алтаре лежала. Сказывал я тебе, не нужно отсюда уходить. Здешний мир для человека русского самый лучший. Коли золотого века не считать, конечно. Резких движений не делай, бо раны откроются. Только-только запеклись. На плечо обопрись, и пойдем. Недалече здесь. К себе не поведу, не доберешься. Но коли нужда возникнет, зови, зови…
Еле переставляя ноги, они добрели до ворот усадьбы, и волхв несколько раз громко ударил посохом в створки:
— Отпирайте, смерды! Барчук ваш в беде!
— Кто? Стучит там кто? — переспросили сверху. Лютобор аккуратно опустил новика на дорогу, сам прижался к стене и под ней ушел в сторону, словно и не заметив сверкающего под ногами льда.
— Кто там? А ну, отзовись!
— Я это! — как мог громче крикнул Андрей, по получилось неправдоподобно тихо.
— Кто такой?
— Я…
Из бойницы, описав огненную дугу, бухнулся на дорогу факел, еще один. Зверев зажмурился от бьющего прямо в глаза пламени. Спустя несколько минут грохнул засов, ворота приоткрылись. Его подхватили несколько рук и внесли под терем. Андрей понял, что на этот раз все обошлось, бояться больше нечего — и с облегчением откинулся на холопов.
«Хорошо быть дома…»
— Хорошо быть дома, отец, — вслух повторил Андрей.
— Это я и сам понимаю, сынок. — Боярин сдвинулся вдоль кровати, потрогал ладонью изразцы в изголовье. — Вроде теплые. Однако прохладно тут у тебя. Али от окна дует? — Василий Ярославович отошел к слюдяным рамам, поводил перед ними ладонью, вдруг повернулся: — Так откуда ты пришел израненным таким намедни, новик? На тебе же, кроме как на лице, ни единого живого места нет! Все тело — корка одна сплошная кровавая! Ну, отвечай, чего опять учудил?
— Ты не поверишь отец… — Ответ на этот вопрос Зверев успел придумать заранее. — Замыслил я с нечистой силой на Сешковской горе сразиться. Слез после полуночи со стены, да и пошел к ним драться.
— Ну, ты, прости Господи, сыночек, и обалдуй, — покачал головой боярин. — Нечто стоиком святым себя вообразил? Отцом церковным? Отвага — дело хорошее. Но ведь и разум у человека быть должен! Вот она, молодость. Силушка через край прет, а умишка — с воробьиный нос! — Он чуть помолчал и поинтересовался: — И кто одолел?
— Коли по очкам, — пожал плечами Андрей, — то они. Но по результату… Я ведь жив, правда? Значит, ничья.
— Не делай так больше, сынок, — вздохнул боярин. — Хоть бы словом обмолвился! Я бы тебе отсоветовал. Силушку попытать и иначе можно, и с лихостью, и без крови такой. Хочется тебе чего, Андрей? Сделать чего, прислать?
— Есть хочется…
— Оно и понятно, кровищи столько выпустить… Пахома пришлю — с вином рейнским, почками заячьими на вертеле, да седлом бараньим.
Боярин вышел из светелки, и тут же в окно постучали. Андрей встал и, покачиваясь от головокружения, добрел до наружной стены, оперся на нее, попытался скинуть крючок рамы. Однако тот, тугой, не поддавался.
— Что ты делаешь, дитятко?! — Белый, поставив поднос на сундук, кинулся к новику, довел до постели, помог лечь.
В окно постучали снова.
— Открой, Пахом, — попросил Андрей.