Он взял гостя за обе руки и усердно потряс их.
— Я поражен! Буквально поражен трансформацией, происшедшей с вами, — начал Гоуска, щуря свои маслянистые глазки.
— И я не меньше. Поражен и вашим возвращением в Прагу, и вашим новым положением, — в тон ему ответил Слива.
— Охотно верю. Но вы не станете мне доказывать, что министерство внешней торговли — это совершенно то же, что и Корпус национальной безопасности. А?
— Нет, не стану. Но скажу откровенно, что предпочел бы оказаться на вашем месте. Я не стремился попасть в этот Корпус. Это было бы не только дерзостью, но и сущим безумием. Меня взяли в Корпус вопреки моему желанию.
— Ц-ц-ц! Не горячиться. Только не горячиться. Я не вижу в этом ничего плохого. Между прочим, вы обедали?
— Благодарю. Я сыт.
— Но от стаканчика вина не откажетесь? А? Я привез чудесное вино из Берна. Сосешь и боишься язык проглотить. Полакомимся?
— Пожалуй. Ради нечаянной встречи.
— Вот и прекрасно!
Несколько минут хозяин и гость смаковали действительно редкостное швейцарское вино.
— Сколько вам лет? — неожиданно спросил Гоуска.
— Через два месяца стукнет тридцать.
Гоуска сочувственно покачал головой и вновь наполнил небольшие бокальчики. Он обдумывал: расспрашивать ли Сливу или сначала кое-что рассказать о себе? Лучше сначала о себе. Пусть Слива убедится, что Гоуска с ним откровенен.
— Представляю себе, как вы были удивлены, когда я внезапно исчез, — начал Гоуска.
— Не только удивлен, — ответил Слива, закуривая сигарету.
— Но и…
— Если говорить правду, то и обижен.
Неожиданно для Гоуски Слива коротко, но очень ясно изложил свою историю.
Он был бы горячо благодарен Гоуске, если бы тот в критическую минуту взял его с собой в Швейцарию. Каждый в те проклятые дни думал лишь о спасении собственной шкуры. Гестаповцы в панике бросили своих друзей. И можно только удивляться, что все обошлось гладко. Понятно, чтобы замести следы, пришлось кинуться в другую крайность. Пятого мая Барабаш оказался случайно среди восставших. Конечно, помогло то, что его сотрудничество с гестапо продолжало быть тайной. Если Гоуска помнит, он еще задолго до майских дней перешел на нелегальное положение. Вот с этого и началось. А потом подвернулся удачный случай. В бою с немцами был убит некий Антонин Слива, его ровесник. Отец Сливы был социал-демократом и погиб при крушении поезда. У Сливы не осталось никого из родных, и явилась возможность воспользоваться его документами. Получилось так, что Барабаш, сотрудничавший с гестапо, погиб, а коммунист Слива остался в живых. А как только в стране восстановился порядок, его сразу взяли в Корпус национальной безопасности.
— Вот только одного человека я побаиваюсь, — добавил Антонин. — Кроме вас, он один знает меня как Барабаша. И знакомству с ним я обязан вам.
У Гоуски засосало под ложечкой.
— Кого вы имеете в виду? — спросил он приглушенным голосом.
— Старика Гофбауэра.
— А-а-а! — облегченно вздохнул Гоуска и рассмеялся. — Я ведь и забыл, что вы квартировали у него. Ну, пусть Гофбауэр вас не беспокоит. Он…
— Я как-то встретил его на улице, — прервал Слива Гоуску на полуфразе. — Мне показалось, что он узнал меня, хотя и не подал виду. В тот день у меня все из рук валилось. Я не спал несколько ночей сряду. Посудите сами…
Теперь Гоуска прервал его:
— Он и рта не откроет. Еще раз повторяю, что Гофбауэра вы можете не опасаться. Это мой человек. Целиком и полностью мой. Я для него слишком много сделал в жизни, он мне обязан. Сейчас он ведет хозяйство на моей загородной вилле.
— И вы в нем уверены?
— Как в самом себе.
Выпили еще по бокалу вина.
— Видите ли, — снова начал Гоуска, поудобнее располагаясь в кресле, — в те дни я остаться в Праге не решился. Мои друзья из протектората в новых условиях могли только скомпрометировать меня. Они могли потянуть меня за собой в яму. В Швейцарии я переждал бурю. Теперь я в безопасности. Никаких документов, порочащих меня, у моих врагов нет. В этом я уверен. Да, кроме того, уже недалеко время, когда произойдут желательные для нас обоих перемены. При новой ситуации наше прошлое не будет иметь такого значения, какое оно имеет сейчас.
— Вы оптимист, — заметил Слива. — Я пока не вижу просвета и не тешу себя надеждами. Коммунисты сильны и с каждым днем становятся сильнее.
— Ничего, ничего! Во Франции они тоже были сильны, а, как видите, получили хорошего пинка.
Слива в душе посмеивался. Доводы Гоуски забавляли его. Еще на что-то надеется, строит какие-то планы. Гоуска продолжал:
— Вы думаете, мне одному надоело заниматься самоограничением ради так называемых товарищей и их нереальных идей? Нас тысячи, десятки тысяч. И нас не так-то легко взять за шиворот и выбросить в навозную кучу. Там, мол, ваше место. Ого! Мы тоже сильны, а наши зарубежные друзья еще сильнее. Вопрос стоит так: или Готвальд с Носеком столкнут нас в пропасть, из которой нам уже никогда не выбраться, или мы их столкнем туда. Последнее желательнее и вероятнее.
Антонин пояснил, что его положение менее прочно. Он живет под постоянной угрозой разоблачения. Нет таких секретов, которые бы навсегда были погребены в прошлом. У каждой веревки есть конец и начало. Министр внутренних дел Носек занят чисткой рядов Корпуса национальной безопасности, и проверка его сотрудников не прекращается. Антонин частенько подумывает о том, не смотать ли ему заблаговременно удочки.
— Надо ковриком лечь, но остаться, — поспешно прервал его Гоуска. — Обязательно остаться. Я не предвижу никакой опасности. У вас очень удачно сходятся концы с концами. А если что-нибудь… Давайте договоримся на первый раз так: если над вами нависнет беда — я вас выручаю, попаду впросак я — выручаете вы. По рукам?
Слива вздохнул. Он на все согласен. В конце концов, нельзя жить без надежд на лучшее.
— Вот именно, — подтвердил Гоуска. — Надо рассчитывать на силы, которые сейчас находятся в потенциальном состоянии, но в недалеком будущем придут в движение и победят. Так уготовано самой судьбою. Я могу вас твердо заверить в одном: Чехословакия недолго будет идти в фарватере коммунистической России. Это для меня ясно, как божий день. У нас другой путь. Нынешний этап — неизбежный, но переходный, временный. Обстановка потребовала блока с коммунистами. Мы пошли на этот блок, чтобы сохранить свои принципы, собраться с силами. Мы кое в чем уступили. Но наступит день, и мы скажем: «Хватит! Поиграли, и довольно! К черту все ваши демократические выкрутасы! Вы восстановили фабрики и заводы? Спасибо! А теперь извольте смотреть, как будем хозяйничать мы». А поэтому пока условие: взаимная выручка и взаимная информация. События ближайших дней покажут, что каждому из нас следует делать. Вы не падайте духом. Берите пример с меня. Помните, что молодость — это время для усвоения мудрости, а старость — время для ее применения. Что-то вроде этого сказал какой-то умный француз, фамилии которого я не помню. Набирайтесь мудрости. Она вам пригодятся, и скорее, чем вы думаете.