Сойер и Прэн сдвинули стулья и начали сравнивать и исследовать фотоснимки.
С одного из них смотрел штурмбаннфюрер СС, человек с длинным лицом и бесцветными глазами в глубоких орбитах. На другой карточке был снят католический священник в черной сутане, на фоне которой выделялись белый воротничок и совершенно лысая голова. У него было типично иезуитское лицо.
— Вы выиграли пари, господин Борн, — произнес Сойер. — Ничего общего. Я могу ставить на вас.
Борн безо всякого выражения посмотрел на Сойера и ничего не сказал.
Прэн продолжал внимательно рассматривать снимки, переводя взгляд с одного на другой.
— Мешает пенсне у этого ксендза, — заметил он. — Темные стекла скрывают глаза и меняют выражение всего лица.
— Чепуха, — возразил Сойер. — Ты смотри сюда. У немца ясно виден шрам на носу. Вот он. А у этого святоши безукоризненно гладкий нос.
Прэн возразил в свою очередь:
— Это еще ровно ни о чем не говорит. Один снимок отпечатан резче. На нем виден не только шрам, но даже поры на лице, виден каждый волос. А на другом все смягчено. Опытный мастер при помощи легкого грима мог скрыть дефекты лица. Я не берусь рассудить вас, господин Борн.
— На каких условиях вы заключили пари? — спросил Сойер.
— Ужин на шесть персон — в обоих случаях, — ответил Борн, взял в руки оба снимка и расхохотался. Смех его походил на бульканье воды, когда человек полощет горло.
Потом он нажал кнопку звонка и сказал:
— Сейчас я вас познакомлю с обоими оригиналами.
Вошедшему лакею Борн приказал позвать своего сегодняшнего спутника, если он уже успел закончить туалет.
— Интересно! — оживился Сойер.
— Очень интересно, — подтвердил Прэн.
Спустя несколько минут в гостиную вошел нескладный, долговязый ксендз в черной сутане, с пенсне на носу. Переступив порог, он церемонно поклонился.
— А где второй экземпляр? — вырвалось у Прэна.
У Борна опять забулькало в горле.
— Они оба перед вами, — сказал он. — Познакомьтесь: штурмбаннфюрер СС Обермейер, он же монсеньер Левете.
Прэн вскочил с места.
— Обермейер? Мориц Обермейер? — крикнул он.
— Собственной персоной, — отозвался мнимый ксендз и снял пенсне.
Сойер хлопнул себя с досады по лбу и расхохотался.
— А вы знаете, где ваша сестра? — спросил Прэн, подойдя вплотную к гестаповцу.
— Понятия не имею, — ответил Обермейер. — С сорок пятого года мы потеряли с ней всякую связь. Почему вы спрашиваете?
— Господа! У меня идея! Я предлагаю послать машину за Эльвирой. Лучшего и самого объективного рефери не найти. Уж если и она не узнает брата… — кричал Прэн.
— Поддерживаю вашу идею, — сказал Борн. — Посылайте.
— Значит, сестра здесь? — спросил Обермейер.
— Да, да, да, и сейчас вы ее увидите, — Борн похлопал гестаповца по плечу.
Вошел лакей и объявил, что завтрак подан.
Мужчины покинули гостиную. Борн, идя под руку с Обермейером, сказал ему, что его сестра сейчас замужем за мистером Прэном и вполне довольна своей судьбой.
Обермейер сел напротив Прэна, надел пенсне и стал внимательно разглядывать лицо американца. Так вот он, Роберт Прэн, у которого сестра в тридцать восьмом году выкрала записную книжку. Как же они сошлись? Неужели Эльвира не знала, что он бабник и нечист на руку?
Эльвира не заставила себя ждать. При ее появлении в комнате мужчины встали. Борн пошел ей навстречу.
— Здравствуйте, друзья! — фамильярно воскликнула Эльвира и мельком взглянула на незнакомого ей священника.
Ксендз стоял в смиренной позе, сложив на животе руки.
— Нам хотелось, чтобы вы украсили наше маленькое общество, — заявил Борн. — Знакомьтесь. Это монсеньер Левете.
Эльвира подала руку священнику и села рядом с ним на свободный стул.
Сойер покусывал губы, чтобы сдержать рвущийся смех. Прэн вынул платок и начал сморкаться. Борн разливал вино по бокалам, а Обермейер сидел, опустив голову и уставившись глазами в стол.
Во время завтрака больше всех болтал Сойер. Он рассказывал одну историю за другой, вызывая у слушателей смех, что смягчало некоторую натянутость. Сойер припоминал старые анекдоты: о том, как карманные воры обокрали самого Гувера — грозу всех жуликов; как один предприимчивый безногий янки умудрился застраховать на крупную сумму свои ноги, потерянные на войне; как видный сенатор из штата Мичиган заочно женился на своей теще. Сойер был неистощим.
В конце завтрака Борн встал и торжественно объявил:
— Теперь я уверен, что пари остается за мной!
Эльвира, не понимая, вскинула на него глаза. Сойер и Прэн прыснули.
— Миссис Прэн! — обратился Борн к Эльвире. — Мне сдается, что вы отлично знаете сидящего рядом с вами представителя церкви, как знает вас и он. Но вы оба почему-то скрываете это.
Эльвира пожала плечами и улыбнулась. Обермейер снял пенсне и повернул к ней свое лицо.
— Мориц! — вскрикнула Эльвира. — Я не брежу?
— Я, я, сестренка, — весело сказал Обермейер и, наклонившись, расцеловал руки Эльвиры.
Сестра обеими руками взяла его за голову и поцеловала в лоб.
— Что за мистификация? Откуда ты появился? Я уже давно похоронила тебя.
Борн отметил про себя, что встреча брата и сестры после долгой разлуки могла бы быть и более теплой.
— Ну, беседуйте по душам, — сказал он и пригласил Сойера и Прэна последовать за ним.
2
Поздно ночью Борн и Обермейер говорили с глазу на глаз.
— Я понял все. Но не кажется ли вам, что лучше явиться к нему нам обоим вместе? — спросил Обермейер.
— Нет, не кажется, — качнул массивной головой Борн. — Я приеду лишь в том случае, если вы найдете с ним общий язык. В противном случае показываться мне нет никакого смысла. Вы мне позвоните от него вот по этому номеру, — он подал листок бумаги, — и я немедленно явлюсь. А ваш визит к нему я обставлю так, что товарищи из Корпуса национальной безопасности останутся в дураках.
Обермейер молчал, угрюмо уставившись глазами в одну точку и плотно сжав губы. Надо признаться, поручение не особенно его радовало. Как знать, что взбредет в голову Крайне! Как бы там ни было и кем бы Крайна ни был в прошлом, сейчас он генеральный секретарь одной из правительственных партий. А кто такой Обермейер? Бывший гестаповец. И если Крайна не пожелает вспомнить прошлого и разыграет возмущение, то Обермейер немедленно окажется в тюрьме. И не во Франкфурте-на-Майне, а в Праге. Это тоже разница, и притом разница существенная. Обермейер, пожалуй, не сумеет найти ни одного живого свидетеля, который мог бы подтвердить предательство Крайны. А вот свидетелей, которые могут изобличить Обермейера как гестаповца, в Праге сотни.