— Бывшие аграрники, — услужливо ответил Сойер.

— Зачем?

— Они же пытаются возродить свою партию.

Брезгливая гримаса исказила лицо Борна.

— Да разве таким путем они привлекут на свою сторону крестьян? Вы только вчитайтесь в эти глупые фразы: «Мы на вас рассчитываем», «не изменяйте, молчите». Что поймет из этой тарабарщины земледелец? Разве дурацкими заклинаниями можно его вырвать из-под влияния коммунистов? Такие письма рассылают евангелисты, когда хотят навербовать побольше верующих в свой молитвенный дом. Уж если они хотят выпускать листовки, то пусть выпускают настоящие листовки. И поведение Дртины мне не нравится. — Борн резким жестом отодвинул от себя доклад. — Он действительно уподобил себя святому Павлу и забыл, что является министром юстиции. Увлекся всякими мелкими судебными процессами, занят мышиной возней, а главное упускает; забыл, что сейчас надо бить не в вслепую, а выбирать самые больные места. И не давать противнику передохнуть. Почему он смотрит сквозь пальцы на то, что коммунисты завели на всех предприятиях рабочую милицию? Разве ему неизвестно, что Национальное собрание не давало на это согласия? Почему он, как министр юстиции, не распустил рабочую милицию своей властью? Неужели ему не ясно до сих пор, что эти молодчики в беретах в случае нужды пойдут не за ним, а за коммунистами?

Сойер жирными и толстыми, как сосиски, пальцами делал пометки карандашом в своей записной книжке. Он безропотно выслушивал нотацию своего патрона и готов был взять под сомнение все свои успехи.

Выслушав мнение Борна о министре юстиции Дртине, Сойер решил спросить патрона, как следует себя вести с министром внешней торговли Рипкой. Поведение последнего немного смущало Сойера. Он так и поставил вопрос перед Борном.

— А что вас смущает? — спросил Борн.

— Непонятно, — сказал Сойер, — кто является хозяином Рипки — американцы или французы?

Из слов заместителя французского военного атташе капитана Винсена можно понять, что Рипка согласовывает все свои практические действия с ним, но в то же время не уклоняется от встреч и поручений Сойера. Получается какая-то двойственность. Сойер считает, что было бы целесообразно «оттереть» Винсена.

— Не надо, — прервал его Борн. — Рипка делает все, что в его возможностях. Отрывать его от французов нельзя хотя бы потому, что французы — публика очень обидчивая. Вы лучше подумайте вместе с Гоуской, как использовать сотрудника Корпуса национальной безопасности Сливу. Гоуска вам говорил о нем?

— Да, говорил.

— И что же?

— Мне кажется, что мое вмешательство в их отношения будет лишним.

— Безусловно. Я имею в виду другое. Сливу надо использовать осторожно, так, чтобы он не провалился, и четко определить линию поведения Гоуски. От Сливы пока нужно брать только то, что он может дать без риска, требовать только то, что он способен сделать не в ущерб своему положению. Когда это потребуется, я с ним встречусь.

— Понимаю.

— Что касается Крайны, я все сказал Гоуске. Крайну следует активизировать. От него многое зависит. Он будет основной пружиной в нашем плане «Г-прим».

Отпустив Сойера, Борн раскинул несколько пасьянсов, потом заглянул в комнату, где остановился Обермейер.

В ночной пижаме, совершенно пьяный Обермейер сидел в кресле и что-то бессвязно бормотал себе под нос.

Борн прищурил глаза: этакая свинья этот немец! Он начинает позволять себе слишком много.

— Что с вами? — сдерживая раздражение, спросил Борн.

Обермейер поднял отяжелевшую от хмеля голову, уставился на американца помутневшими, бесцветными глазами и вяло буркнул:

— Скучно мне до тошноты… Хочу освежиться немного, прогуляться по Праге.

— Только этого не хватало! — усмехнулся Борн. — Ложитесь-ка лучше спать. Рано утром выедем в Баварию. И так вы здесь проторчали слишком долго.

Глава шестнадцатая

1

Эльвира явилась к Розе Лишке с подарками. Она привезла ее сыну большого мохнатого медвежонка и целый ворох других игрушек: танк, извергающий из жерла пушки огонь, многотрубный пароход, украшенную блестками карусель, складной автомат, разборный охотничий домик, макет Эйфелевой башни, набор цветных карандашей. Ребенок не мог прийти в себя от восторга. Мать тоже.

Эльвира отказалась войти.

— Я за тобой. Хочу познакомить тебя с мужем.

Роза уже твердо решила использовать расположение к себе состоятельной Эльвиры и не стала отказываться. Со рвением она принялась за туалет. Через каких-нибудь полчаса в результате самоотверженных усилий она превратила себя в нечто разноцветное, разноперое и ошеломляющее.

— А я не буду шокировать твоего мужа? — с кокетством спросила Роза, оглядывая себя в зеркале.

— Он не из робких. К тому же он неравнодушен к чешкам.

— О! — только и воскликнула Роза и уже строила планы: «Вот бы вскружить ему голову!»

А войдя в квартиру Эльвиры, Роза сама потеряла голову. Она не могла, да и не хотела скрывать своего восхищения. Богатые ковры, в длинном ворсе которых тонула нога, полированная стильная мебель, шкафы с платьями Эльвиры, уникальная посуда, бесценные безделушки — все это пробудило в ней воспоминания о счастливых довоенных годах, и Роза, всплескивая руками, ахала и восклицала:

— Какая прелесть!.. Это просто чудо!.. Ты самая счастливая из женщин!..

Эльвира с искусством опытного гида показывала Розе все свои сокровища, разжигала в ней огонек тщеславия.

Прэн явился к самому началу завтрака и сразу покорил Розу своей непосредственностью, радушием и наивно-детской, доверчивой улыбкой, не сходившей с его лица. Он усердно ухаживал за гостьей. Роза уже всерьез начала думать, что этот американец достоин того, чтобы она обратила на него свою благосклонность. Как и всякая женщина ее пошиба, она слепо верила в силу своего очарования. Прэн не оставлял ее бокала пустым, и Роза пила так бесшабашно, как делала это в довоенные годы.

— Как посмотрит ваш муж на то, что вы без его ведома почтили нас своим посещением? — спросил Прэн.

Роза во всех подробностях повторила все, что уже рассказала Эльвире о своем неудачном замужестве и безрадостной семейной жизни. Она опьянела и не задумывалась над тем, что говорит. Муж? Она не верит в его идейность и считает ее показной и притворной. Муж ревнив, мелочен, скуп. Он строго контролирует все домашние расходы. Ей надоело это ежедневное выклянчивание денег на стол и нищенские тряпки.

— Скоро день его рождения, — все больше распаляясь, говорила Роза. — Я уверена, что он скорей повесится, чем позовет кого-нибудь.

— А вы устройте ему сюрприз и сами организуйте вечер, — посоветовал Прэн.

Роза с наигранной стеснительностью опустила глаза и вздохнула. Это невозможно. Хоть и стыдно признаться, но она должна сказать, что на это у нее нет денег.