Разрядка аппарата и обработка пленки заняли немного времени. По установившейся привычке он решил сначала сам прослушать запись, а потом уже передать пленку Борну. Сосредоточенно он слушал голос Труски и свой. Но когда послышался голос сестры, Обермейер вздрогнул.
«У меня к вам не совсем обычный разговор. Речь пойдет о моем брате», — заговорила Эльвира.
«Говорите все откровенно», — это уже сказал Борн.
Обермейер с сильно бьющимся сердцем выключил аппарат. Неожиданность его ошеломила. Его лоб, руки мгновенно покрылись влагой. Весь он был парализован страхом. Он не мог себе представить, что означает этот случайно записанный разговор. У Эльвиры — необычный разговор к Борну. О нем! Что произошло? Какой разговор? Когда он происходил?
Обермейер держал руку на выключателе, не решаясь снова включить аппарат, оттягивал эту опасную минуту. Что его ждет? Что он услышит?
«Вы ошибаетесь в моем брате, — продолжала Эльвира. — Он безнадежно испорченный человек. Правда, он не сделал мне ничего плохого, но и хорошего я никогда не видела от него. Вам он тоже не слуга. Он вас ненавидит, ни во что не ставит и, безусловно, когда-нибудь подведет. А случай для этого всегда найдется, в этом я нисколько не сомневаюсь. Вы напрасно полагаетесь на него. Он хвастает тем, что держит в руках всю вашу агентуру. Что вы предпримете после моего предупреждения — ваше дело. Вы можете не поверить мне, но лгать и оговаривать родного брата мне нет никакого расчета».
«Когда и почему вы пришли к такому выводу?» — спросил Борн.
«Сейчас. И только потому, что брат высказался передо мной откровенно».
«Спасибо, дорогая Эльвира. Я этого не забуду».
Сжимая кулаки, Обермейер прослушал звукозапись еще раз.
— Гадина! — прошипел он сквозь зубы. — Подлая гадина!..
Потом он долго обдумывал свое положение. Борн ему такой откровенности не простит. Этот босс проглотит и водой не запьет.
Обермейер подошел к дверям спальни Эльвиры и Прэна. Прислушался. Тишина. Нажал на дверь — заперта. Вот это жалко! Такого вероломного предательства никому нельзя простить, тем более сестре. Но запор на двери крепкий, и без шума ее не откроешь. Подошел к спальне Борна. Дверь не заперта. Обермейер осторожно, на цыпочках, вошел в комнату, нащупал пиджак Борна, висевший на спинке кресла, и, сняв его, так же крадучись вышел.
В кармане пиджака оказались личные документы Борна, небольшая сумма денег и ключи от сейфа. Все это Обермейер взял. После этого он пошел в кабинет Борна и, открыв сейф, вынул оттуда все наличные доллары.
Потом он распределил по карманам три пистолета и, надев пальто, спустился во двор. На востоке едва-едва заметно пробивался рассвет, полускрытый туманом. Туман был до того густой, что трудно было дышать.
Обермейер растолкал охранника и коротко приказал:
— Откройте ворота.
Он сам пошел в гараж и сел в удобный «Шевроле» Борна…
Через несколько минут Обермейер уже мчался по шоссейной дороге, почти наобум ведя машину в плотной пелене тумана.
— Швейцария!.. Швейцария!.. — Он повторял это слово автоматически и сильней нажимал на акселератор. Документы Борна сослужат ему добрую службу, а денег тоже должно хватить…
1
На обед в день рождения Лишки были приглашены только два гостя: Прэн и его «сестра» Эльвира. Несмотря на предупреждения мужа, Роза истратила лишние деньги, чтобы получше сервировать стол. Она готова была отказаться от любых трат на себя, лишь бы сделать приятное своим выдающимся гостям. И не потому, конечно, что она хотела блеснуть изысканным столом. Отнюдь нет. А потому, что, стремясь угодить Прэну и Эльвире, она надеялась еще больше расположить их к себе, а это в свою очередь укрепляло надежды на какие-то хорошие перемены в ее серой, обыденной жизни. В том внимании, которое оказывает ей Прэн, она усматривала намек на близкую удачу и уже строила тщеславные планы. Роза подолгу просиживала у зеркала, мысленно сравнивая себя с Эльвирой, и приходила к выводу, что она не так уж поблекла и, во всяком случае, может соперничать с Эльвирой.
Гости приехали в точно назначенное время. С первых же слов они снискали расположение именинника.
Прэн собственноручно закрепил на запястье Лишки английские часы «Мидо» новейшей модели. Эльвира преподнесла ему тысячу сигарет марки «Герберт Таревтон» и серебряную зажигалку «Паркер».
Лишка таял, поворачивая кисть руки и любуясь часами. У него, как это отметила Эльвира, была слишком вульгарная манера выражать свой восторг. Он поминутно смотрел на часы, прикладывал их к уху, любовался игрой света на стекле циферблата и — что уже совсем было непристойно — смеялся. Смеялся восторженно, громко, от всей души.
Вино, выпитое за обедом в запретном для жадного Лишки количестве, придало семейному празднику ту непосредственность и живость, на которые и рассчитывал Прэн.
Обед прошел весело. Под конец Прэн выразил желание получить для своего альбома фотографию четы Лишки. С несвойственной ему экспансивностью Лишка выразил бурную радость по этому поводу и выбрал лучшую фотокарточку. На лицевой стороне он размашисто написал: «Дорогим бескорыстным друзьям господину Прэну и его милой сестре Эльвире на память о приятно проведенном времени в моем доме».
В час ночи Эльвира предложила поехать к ним пить черный кофе. В восхищении Роза захлопала в ладоши. Лишка даже ради приличия не попытался отказаться от приглашения, он сразу пошёл одеваться.
В квартире Прэна дело не ограничилось одним кофе.
На столе появились легкие закуски, фрукты, ликер, коньяк. Опять много пили, болтали, пели, танцевали. Потом Прэн включил полный свет в гостиной и принес «Контакс». Фотографировались в разных позах: вчетвером (пользуясь автоматическим заводом аппарата), попарно, мужчины отдельно, дамы отдельно, на тахте, за столом, во время танца…
Перед рассветом машина Прэна доставила Лишку и его жену на их квартиру.
— Дай я тебя поцелую, — сказал Лишка, едва они переступили порог.
Роза, хотя и была пьяна, с удивлением посмотрела на мужа. Такие порывы в их совместной жизни бывали очень редко.
— Ты у меня умница, — пробормотал Лишка. — Должен сознаться, что я тебя иногда недооцениваю… Прэн и Эльвира настоящие, преданные друзья. А как живут! Ты обратила внимание на обстановку? Надо прямо сказать, они утопают в роскоши. Кстати, где он работает? Какой пост занимает? Чтобы в наше время жить на такую широкую ногу, надо быть по меньшей мере министром.
Роза пожала плечами и подставила ему щеку.
— Говоря по правде, я над этим не задумывалась, — солгала она. — Да и спрашивать неудобно.
— А все-таки?
— Ну что ты ко мне пристал! Я, как и ты, вижу его в первый раз, а ее — во второй. Не хватало еще, чтобы, пригласив людей, мы начали с расспросов: где да кем вы работаете? Всегда ты что-нибудь придумаешь.