Ярослав взял с полки мыло, перекинул через плечо полотенце. В это время в дверь тихо постучали.
Лукаш прислушался. Кто это может быть? Морганек никогда не стучит, у него свой ключ.
Стук повторился.
Лукаш положил мыло на место и подошел к двери.
— Кто там? — опросил он.
— Это я, отец.
— Дочка!
Ярослав торопливо отпер дверь и впустил Божену. Увидев отца, она всплеснула руками. Как он изменился! Уж не заболел ли?
— Ну, ну, проходи. — Лукаш запер дверь и провел дочь в комнату. — Случилось что-нибудь?
Божена кивнула головой.
— Да.
И, заметив, как насторожился отец, торопливо сказала:
— Нет, ничего плохого не случилось. Тебя хочет видеть дядя. Сегодня в восемь утра у центрального рынка. Он очень просил. Какое-то важное дело… И потом…
— Что потом? — Лукаш встревоженно смотрел на дочь.
— Я соскучилась по тебе. — Божена руками обхватила шею отца. — Мне страшно, отец.
Сердце Лукаша сжалось. Он почувствовал, что слезы проступили на его глазах.
— У меня все благополучно, не беспокойся. — Он нежно ласкал ее мягкие светлые волосы. — Ну, иди, дочка.
Божена подняла на него умоляющие глаза.
— Уже уходить?
— Да.
— Позволь мне хоть минутку посидеть с тобой.
— Нельзя, Божена. Нельзя, чтобы тебя увидели.
Божена стиснула зубы, чтобы не расплакаться, поправила легкий платок на голове и повернулась к двери. Лукаш с трудом сдержал себя. Хотелось удержать дочь, высказать ей всю нежность, которая накопилась в его сердце, поделиться с ней своими мыслями, своей тоской и тревогой.
Но он только произнес сухо:
— Не сердись… так нужно, Божена.
Девушка у двери обернулась. Конечно, она понимает отца, но ей тяжело жить одной, она боится будущего, всего боится. Ей больно видеть его: так он худ, такой жалкий, изорванный костюм на нем. И эта свирепая борода.
— Береги себя, отец.
Лукаш постоял, слушая удаляющиеся шаги дочери, тяжело вздохнул и пошел умываться.
— Доброе утро! — услышал он сквозь шум бегущей из крана воды веселый голос Морганека.
— Здравствуй! — ответил Лукаш.
Морганек шумно прошел в комнату и начал рассказывать о своих приключениях во время поездки.
Все в его передаче получалось смешно и необычно, как в юмористических рассказах. Лукаш слушал не улыбаясь. Он думал о Божене, о встрече с двоюродным братом.
Заканчивая свой затейливый рассказ, Морганек подмигнул Лукашу и произнес с ужимкой:
— А вы, Ярослав, свидания по утрам назначаете? Не вздумайте отпираться. Я сам видел. Чудесная девочка… Мордашка — загляденье!
— Что? — взглянув на Морганека, сурово спросил Лукаш.
Морганек осекся. Потом повторил, сбавляя тон:
— Говорю, симпатичная девочка.
«Увидел Божену, — со злостью подумал Лукаш, — чертов ухажер».
— У вас губа не дура, — юродствовал Морганек.
— Довольно! — грубо оборвал его Лукаш. — Кому что, а курице пшено снится.
Морганек вздрогнул от неожиданности и пугливо посмотрел на своего квартиранта.
— Да я шучу, Ярослав, — пробормотал он смущенно.
— Неуместная шутка. И чтобы больше я не слышал этого вздора.
Густо покраснев, Морганек отвернулся: впервые в жизни его шутки встретили такой отпор. Ему было и обидно и неловко. Вот ведь какой крутой человек! А он и не собирался сделать ему неприятное.
— Запомни, — выходя из комнаты, все так же холодно и резко сказал Ярослав, — никакой девушки ты сегодня не видел. И впредь имей в виду: сюда приходят только по делу, а об этом надо научиться помалкивать.
2
Прага просыпалась. Дворники с лопатами, метелками и мусорницами в руках начинали утреннюю приборку города. Прогремел первый трамвай. К центральному рынку тянулись грузовики и высокие пароконные фургоны, набитые мясными тушами, бидонами с молоком, овощами и различной снедью.
Блажек издали увидел брата. Вместо обычной трубки в зубах у Лукаша торчал черный костяной мундштук с дымящейся сигаретой.
Пройдя мимо брата, Блажек замедлил шаг и сказал:
— Здесь не место для серьезного разговора, да и одеты мы не на один лад. Иди за мной.
До служебной квартиры политической полиции, где томился в одиночестве плененный Зельц, было недалеко. Лукаш следовал за Яном, который шел спортивной, пружинистой походкой, не оглядываясь назад. Когда они дошли, Блажек остановился, подпустил к себе Ярослава и быстро вбежал в подъезд.
Поднялись на четвертый этаж. Блажек открыл знакомую нам дверь и впустил Лукаша. Первое, что бросилось в глаза Ярославу, — спутанный по рукам и ногам, привязанный к батарее человек. Ярослав опешил.
— Кто это? — спросил он вполголоса.
— Сейчас узнаешь.
Зельц, как-то дико завывая, поводил налитыми кровью глазами. Его лицо было искажено бессильным гневом.
— Не скули ты, ради господа бога, — проговорил Блажек и провел брата в соседнюю комнату. У окна с бархатными занавесями стоял письменный стол и возле него два кресла. В книжном шкафу поблескивали тисненные золотом и серебром корешки книг. У одной стены стоял мягкий диван, у другой — круглый полированный столик. На подносе — графин с водой и стаканы.
Блажек указал брату рукой на диван, а сам сел в кресло у письменного стола.
— Вот что, дорогой, — он скрестил пальцы рук, сжал их, приложил к подбородку. — Прежде всего ты хочешь знать, что это за тип? — он кивнул в сторону первой комнаты. — Это крупный диверсант, гестаповец, гейнлейновец. По нем давно веревка плачет. Я его разыскивал битых два года и только сегодня ночью изловил, совершенно случайно. А вот все это конфисковано у него.
Блажек вывалил из портфеля на стол мотки шнура, электродетонатор, запалы.
— Хм, — только и произнес Ярослав. И вдруг спросил быстро: — Чья это квартира?
Он сразу обратил внимание на нежилой вид комнаты.
— Моя служебная.
Блажек раскрыл записную книжку диверсанта и показал Лукашу чертеж.
— Что здесь изображено? — заинтересовался Лукаш.
— «Дейч-Хаус».
— Это его книжка?
— Да, — ответил Блажек и посмотрел на Лукаша. Тот к чему-то прислушивался. — Ты что?
— Стучат.
Блажек прислушался, потом встал и в сердцах выругался.
— Да это Зельц, мерзавец, выстукивает!