2
Перебираясь в деревню, Иржи Мрачек искал тишины и одиночества. Ему казалось, что грозные события пройдут стороной, не коснувшись его, решат судьбы партий и правительств; потом, быть может, он снова найдет свое место в рядах защитников родины. Живой, решительный, но нетерпеливый, Мрачек рассчитывал дождаться перемен к лучшему в течение каких-нибудь двух недель или месяца. Поэтому первые десять дней напряженного ожидания показались ему неимоверно тягостными. Он тосковал, хандрил, брался то за одно дело, то за другое, отправлялся в поля, помогал убирать урожай, занимался благоустройством дома. Но все эти хозяйственные заботы мало увлекали Иржи, не приносили ему радости. Острая неудовлетворенность все время мучила его, он сознавал всю нелепость своего бегства в деревню, пустоту своего уединения.
Мрачек старался не читать газет и не слушать радио; ему нет никакого дела до политики, рассуждал он, пусть там кричат, доказывают, убеждают друг друга. Он — в стороне. Начальники изгнали его из рядов армии — значит им не нужен преданный родине офицер. Пусть они сами отстаивают ее честь, как умеют.
Однако эта попытка отгородить себя глухой стеной от внешнего мира не удалась, ибо в основе его уединения лежала только обида на новое правительство. Мрачек вскоре понял, что быть отшельником ему не под силу; жить вблизи Праги и закрывать глаза на все, что там происходит, невозможно. Если бы в нем говорило только любопытство, он легко подавил бы его. Но тут говорило не любопытство, а сердце Иржи. И как властно говорило! Только теперь, в эти мрачные, полные тоскливых предчувствий дни, он понял, как дорого ему все, что связано с родным краем. Если раньше он почти не вникал в глубокий смысл слова «родина», то теперь, оставаясь наедине с собою, он со слезами на глазах произносил его.
Мрачек бродил по осенним полям, уже скошенным и опустелым, по оголенным рощам и, сделав привал где-нибудь у старого пня, примостившись на нем, долго смотрел в знакомую даль. Ему почему-то казалось, что он видит эти места в последний раз, что близка разлука, и, может быть, вечная.
С наступлением зимы Иржи Мрачек совсем потерял покой; вначале он хоть в какой-то мере управлял собою. Теперь он решительно отбросил мысль о деревенском затворничестве, роль отшельника ему явно не удалась. Мрачек изнывал в деревне. Он стал раздражительным и вспыльчивым. Большого труда стоило ему сдерживать себя в разговоре с женой. Боясь наговорить ей незаслуженных грубостей, он часто уходил из дому. Он забросил книги и, как это ни странно, теперь запоем читал газеты, резко комментировал их сообщения и статьи. Ненадежное затишье в политике его насторожило. Иржи, читая газеты, испытывал страх за судьбу Чехословакии.
Каждый вечер он стал завязывать долгие беседы с Антониной Сливой, который жил у него. С ним он делился всеми своими опасениями относительно будущего республики. Антонин, часто отлучавшийся в город, рассказывал подполковнику много новостей, о которых не говорили газеты.
Антонин сообщил о повальных обысках в Праге тринадцатого и четырнадцатого февраля. От него же Мрачек узнал, что министерство внутренних дел закрыло демократические газеты.
Новостей было много, и они заставляли призадуматься. Восемнадцатого февраля французский посол в Праге сообщил печати, что Германия по сути дела отказывается гарантировать новые границы Чехословакии, оговоренные мюнхенским соглашением. Она возьмет на себя эту гарантию лишь в том случае, если Чехословакия выйдет из Лиги Наций, присоединится к антикоминтерновскому пакту, введет антисемитские законы, сократит армию и передаст часть своего золотого запаса Германии.
Десять дней спустя Германия дала уже прямой ответ Англии и Франции. В нем говорилось, что из-за неустойчивого положения в Чехословакии, Германия ее границ гарантировать не может.
Недавно Антонин, вернувшись вечером из города, сообщил Иржи, что Гитлер сосредоточил у границ Чехословакии четырнадцать дивизий. Германские войска находятся в тридцати пяти километрах от Праги, пятнадцати километрах от Брно, в десяти километрах от Оломоуца, в трех километрах от города Пльзень и в одном километре от Моравской Остравы.
Катастрофа приближалась с молниеносной быстротой. Вернее сказать, считали, что она уже произошла, ибо правительство неспособно организовать защиту республики, да и не хочет этого. Чехословакия продана. И, может быть, сегодня или завтра коричневый поток зальет священную чешскую землю.
Мрачек думал об этом завтрашнем дне родины. И он вставал перед ним во всем своем мраке и безысходности. Иржи хорошо понимал, что его протест, не встретивший одобрения со стороны командования, не забудется и бесследно для него не пройдет. О нем вспомнят и в свете происходящих событий расценят как измену правительству. В худшем же случае, если Гитлер и на самом деле захватит Чехословакию, то ему, Мрачеку, не миновать лагерей. А он хотел остаться среди тех, кто не склонит головы перед Гитлером и вступит с ним в неравный бой.
«Что же предпринять?» — раздумывал Мрачек. В конце концов он решил посоветоваться со своими друзьями офицерами и поехал в Прагу.
Но ему не повезло. Тех, на кого он рассчитывал, не было в городе. Двое уехали в Англию, третий — в Польшу.
Расстроенный этой неудачей, Мрачек обрадовался, встретив старого однополчанина, с которым недавно говорил у подъезда штаба.
После неизбежных взаимных расспросов старые знакомцы пошли вместе. Мрачек рассказал однополчанину о своих настроениях.
— Я бы на твоем месте немедленно выехал в Польшу, — сказал однополчанин.
— Почему именно в Польшу?
— Насколько я знаю, генерал Прхала уже находится в Варшаве.
При имени Прхала Мрачек насторожился. Об этом генерале ходила нелестная слава. Но, не прерывая товарища, он стал слушать дальше.
Генерал Прхала и посол Славик, кажется, уже получили согласие полковника Бека на формирование в Польше чешских легионов. Туда к ним двинулось много офицеров-патриотов.
Мрачек усмехнулся. Странно. Господин Бек помогал Гитлеру рвать на куски Чехословакию, а теперь делает в ее сторону столь дружеский жест? Нет, Беку верить трудно. Ему, очевидно, понадобилось пушечное мясо, а он прекрасно знает, что чешский солдат умеет драться.
— Что касается генерала Прхалы, — проговорил Мрачек, — то я скажу вам прямо: это авантюрист. В его затею я не верю. Он, по слухам, давно живет на подачках полковника Бека. А Славик… Что можно о нем сказать? Видимо, он стремится реализовать планы Бенеша, с которыми тот носится в Лондоне. Нет, в Польшу я не поеду. Там мне делать нечего.
Аттестация, данная Прхале и Славику Мрачеком, несколько удивила его друга. Правда, он и сам достаточно был наслышан как о генерале, так и о после, но не ждал такой прямоты и откровенности от Иржи Мрачека.
— Видите, Иржи, — заговорил он, — я бы мог составить вам протекцию в Америку, но скажу откровенно, что США отмахиваются под разными предлогами от гостей такого рода. Очевидно, они не хотят раздражать Берлин. Принимая все это во внимание, я советую вам связаться с Французским военным атташе генералом Фоше и попытаться использовать его связи. Вы подумайте.