Подошел Кольбейн, положил руку ему на плечо, кивнул на румпель рулевого весла и сказал, что надобно стать спиной к борту, а румпель положить на правое плечо, так действует умелый кормчий, коим ему должно быть.
Слабый ветерок с берега затянул море туманной дымкой, скользнул по недвижным веслам и улетел к серовато-белому горизонту. И снова все замерло. Но ближе к ночи задул попутный ветер. Поначалу вялый, ленивый, он быстро посвежел и усилился, стал крепким, упорным, а Гест, сидя рядом с Тейтром на корме, слушал глухой шум паруса, следил бег корабля по волнам — меж тем как Исландия исчезала в тумане — и чувствовал на сердце великую тяжесть, оно точно свинцом налилось, и бремя это вновь изошло словами. Только на сей раз ветер унес их прочь, да кое-что перехватил Тейтр, который украдкой наклонился к нему и шепнул, что нож ему дал Клеппъярн.
— Но при этом он ничего не говорил, так что я мог делать с ножом что угодно.
И Гест понял, что в странствии через горы он, сам того не ведая, приручил дикого зверя, а может быть, снова необъяснимым образом спас себе жизнь, но в любом случае он остался таким же, каким был до того, как отомстил за отца.
На протяжении всего плавания Тейтр мучился морской болезнью и твердил Гесту, что помрет. Он совершенно пал духом, без конца блевал и на глазах худел; корабельщики смеялись, а дикарь только неуклюже отмахивался от них да бессмысленно рычал, однако ж ни разу не проговорился.
Сам Гест съедал подчистую все, что ему доставалось, чувствуя, как возвращаются силы, но держался наособицу, разговаривал только с Хельги и Кольбейном, который тайком выспрашивал о подробностях конфликта со Снорри, а более всего о положении во Флокадале у Клеппъярна, старинного его друга.
Неугомонный сильный ветер промчал их по всему Норвежскому морю, и уже через пять ночей и четыре дня они подошли к Агданесу. Но когда поплыли меж островов и по фьорду курсом на Нидарос, [25] внезапно настал штиль, а потом с востока потянул легкий встречный ветер и совершенно прояснилось. Хельги приказал убрать парус и сесть на весла, а в следующий миг Гест почуял незнакомый запах.
— Лес, — сказал Хельги, кивнув на темные кручи по обе стороны фьорда, который мало-помалу сужался, точно акулья глотка.
Гест стоял и смотрел на эту диковинную колышущуюся массу, которую сперва принял за черные скалы, но по мере того, как корабль скользил в глубь зеркально-гладкого фьорда, она становилась все зеленее и выше, и ему хотелось очутиться на суше, окунуться в эту зелень, покинуть море и поглощать запахи и растения, каких там наверное полным-полно; того же, видать, хотелось и Тейтру, чья физиономия, несмотря на штилевое море, нимало не порозовела.
Однако недавней беспечности на борту как не бывало, Хельги и тот выглядел сосредоточенным, во всем его облике сквозила предельная настороженность, он отдавал короткие, резкие приказы, даже мечом вдруг опоясался. Корабельщики меж тем налегали на весла, молча, без шума, тоже, поди, призадумались, что же такое струит им навстречу мохнатая пасть под чистым голубым небом и щедрым солнцем, казалось бы предвещающим лишь вечный мир и дремотный летний вечер в богатом краю.
Они миновали несколько больших усадеб на южных склонах фьорда, но не видели ни людей, ни кораблей, ни лодок. Дальше фьорд снова расширился, а кораблей по-прежнему нет как нет. Хельги негромко распорядился грести к берегу, указал на небольшой береговой выступ, где стеною высился густой лес, велел стать на якорь, растянуть навес над палубой и немного поспать — ночь-то коротка.
Корабельщикам хотелось сойти на берег, разжечь костер, прилечь среди вереска, но Хельги сказал, что, может статься, власть тут переменилась, он, конечно, не знает, что произошло за годы его отсутствия, однако ж властители много раз менялись с тех пор, как конунг Хакон Добрый [26] привез в страну новую веру. Следом за ним правил ярл, сумасбродный Хакон [27] из Хладира, затем настал черед конунга Олава Трюггвасона, [28] который тоже целиком посвятил себя Белому Христу и в конце концов погиб в битве при Свольде, [29] после чего наслаждаться властью и хладирскими богатствами вновь выпало ярлу, на сей раз Эйрику сыну Хакона, а он не был ни христианином, ни язычником, сиречь именовал себя то христианином, то язычником, смотря что сулило выгоду ему или многочисленным его соратникам, но самое главное, был Эйрик ярл величайшим военачальником из всех, что когда-либо властвовали на здешних берегах, и оттого недругов имел предостаточно, Норвегия-то большая, глазом не окинешь.
— А я всего лишь купец, — закончил Хельги.
Когда они проснулись, над фьордом лежал густой белый туман. Тейтр сызнова рвался на берег, но уже настолько воспрянул, что дважды ублажил себя едой, а уж пива выпил вовсе немерено. Хельги решил воспользоваться плохой видимостью и пройти на веслах дальше, вдоль южного берега фьорда. Наконец, когда они вошли в узкую бухту, кормчий дал команду сушить весла. Теперь корабль двигался только по инерции.
По-прежнему царило безветрие, на лугу за лесистым мысом они увидели пасущихся коней, потом показались лодки, в большинстве зачаленные у берега, а на суше — морской корабль и три больших сарая, только людей не было в помине. Правда, на самом верху зеленого склона маячили дома. В этот миг сквозь туман пробилось солнце, и Хельги сказал, что теперь все равно не скроешься, можно грести к берегу и вообще делать что угодно — разницы никакой.
На воду спустили челнок, Кольбейн с двумя людьми — все трое при оружии — взялись за весла и направились к берегу, и Гест увидел, как Кольбейн выбрался на полосу отлива и зашагал к лошадям, явно вполне ручным, ухватил одну из них за гриву, присмотрелся к тавру, обернулся и сделал какой-то знак рукой, Хельги опять же ответил условным знаком, и Кольбейн пошел вверх по склону, не торопясь, прямо посреди луговины, хорошо заметный со всех сторон, временами он исчезал в высокой траве, но тогда поднимал вверх копье, словно вымпел. Гест вопросительно посмотрел на Хельги, который не говорил ни слова, и на Тейтра, который, расхрабрившись от пива, схватил свое оружие и стоял у борта, готовый к прыжку, наклонясь вперед, будто драконья голова на форштевне. Хельги взглянул на него и неожиданно сделал резкое движение в его сторону, Тейтр отпрянул, как испуганное животное, а Хельги громко захохотал.