Ингибьёрг заметила их и стояла во дворе, с серьезным, чуть ли не оскорбленным видом, скрестив руки на груди, как скала. Гест хотел задать ей вопрос, но, услышав у пристани детские крики, поспешил туда и нашел Стейнунн и Халльберу примерно в таком же состоянии, в каком обнаружил их два года назад, — оцепеневших, растерянных, с помертвелыми глазами; Стейнунн без всякого выражения твердила, что ярловы люди увели Ари, забрали с собой, увезли! А Халльбера, словно придавленная к земле, умоляла Геста спасти его. Гест рывком поставил ее на ноги и сказал, что Ари сильный, он сам спасется и очень скоро опять будет здесь. Не задумываясь о том, слышат они его или нет, он снова и снова повторял эту фразу, пока вел их к поварне, где передал обеих на попечение Торгунны, сам же наконец подошел к Ингибьёрг и сказал, что она несколько перестаралась, позволив забрать мальчика.
— А что мне было делать? — отозвалась Ингибьёрг, едва ли не безучастно. — В усадьбе ни одного мужчины, а их больше шестидесяти человек.
— Раньше-то ты никогда не терялась.
— Я и теперь не растерялась. Дала ему ту монету, ну, знак, который ты принес от Эйстейна. Эйстейн поможет.
— Эйстейн пробыл у ярла четыре зимы, — сказал Гест. — И собирался нынешним летом в Исландию, если не отправился туда еще в прошлом году, и в любом случае Ари с ним не отпустят.
— Ты так говоришь, будто он ребенок, — сердито бросила она. — И будто ты ему отец.
— А ты говоришь так, будто у тебя нет сына, — отрубил Гест и пошел искать Рунольва, не нашел, но встретил Торгунну, и та рассказала, что ярловы люди не то и его забрали, не то он по доброй воле с ними пошел, в точности она не поняла, да и особого волнения не выказывала. Гест немного успокоился, но допросил сперва Стейнунн, а затем и Тородда о подробностях случившегося. Девочка сообщила, что Ингибьёрг велела ей спрятать золотую брошь, надеть на шею крест, серебряный крест Иллуги, и носить его напоказ, а вдобавок вымазать сажей лицо и руки и растрепать волосы, чтобы дружинники на нее не заглядывались.
Тородд же, по всей видимости, разделял практический подход Ингибьёрг. Когда Гест спросил, не кажется ли ему странным, что ярловы люди забрали с собой только желторотого Ари, да еще Рунольва, хотя у Ингибьёрг полно крепких трэлей, старик ответил, что увидать, ярлу не требовалось много народу, и прикинулся усталым, как обычно, когда надо было соврать или напустить туману.
Ночью Гест не смыкал глаз, лежал и прислушивался к дыханию спящей женщины, которой прежде успел наотрез отказать, теперь же подумывал, не разбудить ли ее и не спросить ли, почему, препираясь с ним во дворе, она словом не обмолвилась про Рунольва, хотя такое известие успокоило бы его куда больше, чем разговор про никчемную монету. Вопрос этот не давал уснуть — выходит, она не хотела его успокаивать? — разрастался в потемках, заставил вернуться мыслями к минувшему Рождеству, когда он, лежа тут, под тем же одеялом, слышал, как она, совершенно ублаготворенная, произносит, что однажды записанного в книгу Господа оттуда уже не вычеркнуть, а это, насколько он знал, шло вразрез с поучениями Кнута священника насчет ненастоящих христиан, коих ждет впереди такое же беспросветно-мрачное будущее, как и грязных язычников. В конце концов Гест встал, пошел в сарай к Грани, разбудил парня, велел сесть и навострить глаза и уши, иначе не понять ему, что он, Гест, имеет сказать.
— Сейчас ты пойдешь в дом и ляжешь в мою постель, я же посплю здесь. Ингибьёрг сама попросила об этом, а она привыкла, чтоб ее просьбы выполняли. Но ты ее не буди, ложись в постель и делай то, чего ждут от мужчины.
Грани усмехнулся, быстро оделся и ушел. Гест лег на его место и уснул, а проснулся от громких криков Ари, слышались ему и другие голоса, его собственный и девчоночьи, но, открыв дверь, он увидел одного лишь Грани. На дворе был день. Погожий вешний день. И тишину в Сандее как ветром сдуло.
— Ну, что сказала Ингибьёрг? — спросил Гест.
— Сказала, что она мне мать, — в ярости бросил Грани. — Почему ты так поступил?
— А она не сказала?
— Чего?
— Почему я так поступил?
Грани мотнул головой и буркнул, что не расположен играть в загадки.
— Она держала родство с тобой в тайне, потому что сперва хотела посмотреть, достоин ли ты стать хозяином этой усадьбы, — сказал Гест. — И отослала Ари прочь, оттого что не хотела выполнять обещание, которое дала ему насчет этой же самой усадьбы. Стало быть, ты оказался человеком достойным и можешь готовиться к…
Грани, сжимавший в руке топор, в безудержной ярости ринулся вперед, но Гест увернулся, выскочил за порог, на подмерзшую за ночь землю, и остановился там, язвительно посмеиваясь. Глянул себе на ноги. Лед обжигал ступни. В голове роились мерзкие мысли, повторялись снова и снова. А Грани стоял и смотрел на него, тоже в недоумении.
— Я могу убить тебя, — тихо сказал Гест. — Или ты можешь обещать мне, что летом отправишься со мною к ярлу. Как по-твоему, что лучше — жалкая смерть прямо здесь и сейчас или подвиг в ярловом походе?
Грани уронил топор наземь и, чтобы отдышаться, наклонился, упершись ладонями в колени.
— Не знаю, могу ли я дать тебе такое обещание, — сказал он, с трудом переводя дух. — Потому что не уверен, что сумею его сдержать.
— Сумеешь, — отозвался Гест. — Только не говори Ингибьёрг, не то и усадьбы лишишься, и головы.
Грани с трудом оторвал ладони от коленей, плюхнулся на порог, устремил рассеянный взгляд на фьорд.
— Она вечно рассуждает о Боге, — вздохнул он. — А сегодня ночью говорила о Сигурде сыне Транда, погибшем при Свольде… — Он вопросительно взглянул на Геста. — Это мой отец?
— Кроме нее, о том никто не ведает, — сказал Гест. — Но сдается мне, все в этой стране погибли при Свольде.
Первая половина лета выдалась теплая, тихая, день и ночь все росло, кипело жизнью; они рыбачили, работали в поле. В горах снова плавили железо, и Гест с Хедином дважды плавали в Хавглам, возили доски и трудились не покладая рук, однако ж тамошняя усадьба как была, так и оставалась воспаленной зияющей раной — для всех, кроме Хедина.
После того как ярловы люди забрали Ари и Рунольва, Гест опять вернулся в свой сарай — Ингибьёрг его не удерживала — и почти все время проводил вместе с Грани, в том числе и в горах. С Тороддом он теперь разговаривал нечасто, ведь, скорей всего, старик-то и дал Ингибьёрг роковой совет отослать мальчика прочь — мальчика, спасенного Гестом и ставшего частью его существа.
Девочки тоже отдалились от Ингибьёрг, все больше водили компанию с сыновьями Рунольва. Если поблизости не было Геста. Иначе они с утра до вечера ходили за ним по пятам, слушая предания о пропавших горемыках, которые целыми-невредимыми возвращались домой из страшнейшей неволи. Он учил обеих ездить верхом. Они помогали вывозить с гор железные слитки, а когда Гест, нагрузив лодку товаром, выходил в море, им разрешалось править рулем. Дни шли за днями, и они все меньше говорили о брате. Гест тоже не заострял внимания на этой теме. Но в глубине души дивился, как скоро они все забыли, точно Грани полностью заменил им брата, Грани, который был всего двумя годами старше Ари, не страдал ни унынием, ни туманными недомоганиями, нет, он был резв, горазд на неожиданные выдумки и готов терпеть что угодно, лишь бы находиться подле Стейнунн.