— Атаковать будем ночью. Какие у вас предложения, Антон Михайлович?
— Ночью хорошо. У нас теперь много пулеметов. На тачанки — и впереди казаков.
— По-махновски?
— Не по-махновски, а по-марковски. У Махно тачанки выезжают по одной со всех сторон, чтобы напугать, а генерал Марков выводил батареи тачанок по десять-двадцать повозок, а между ними пушки на прямую наводку. Давайте и мы так сделаем, Андрей Григорьич.
— Распутица. На руках орудия не потащишь.
— Придется упряжками.
— Это с передков в передки? Что ж. Давайте. Тачанки прикроют передвижение пушек. Но начнем бой с того, что взорвем мост за Горловкой.
Бой удался. Красные были деморализованы уже в самом начале, после взрыва моста в своем тылу. Затем карьером вынеслись около тридцати тачанок и шагов с пятисот-семисот открыли дружный огонь. Под их прикрытием подошли пушки… Красные бежали врассыпную. Их догоняли казаки, рубили, брали в плен. На станции захватили платформы с погруженными орудиями. А в городе — отделение госбанка… Так было и в Ясиноватой и в других шахтерских городках и поселках. В начале апреля казаки возвратились в Иловайскую. Обремененные трофеями, измученные боями и переходами, загнавшие по распутице коней, частью поменявшие своих на крестьянских кляч, они жаждали разгульного отдыха. Этого желал и Шкуро. Приказал командирам организовать отдых, сам направился в штаб-вагон Май-Маевского.
Тучный тяжело дышащий генерал поднялся навстречу, обнял, сказал хорошие слова:
— Андрюша, знаю все твои успешные действия. Ты совершил замечательный рейд. Ты выручил меня. Я теперь могу усилить левый фланг против Махно. Но и здесь, Андрюша, нужны твои казаки. Я вот как раз пытаюсь по карте наметить маршрут. Смотри: до Гуляйполя отсюда…
— Отец, ее…..ты со своей стратегией, — прервал его Шкуро, развалившись в кресле. — Мои казаки — не твои офицерики, которые за мать ее единую Россию под пули шагают. Если грабить нечего, то кубанцы и терцы туда в бой не пойдут. Вам давай винные заводы, поместья, госбанки, еврейские магазины с подвалами, где желтые лежат. А что, я у махновских мужиков сено буду собирать?
— С тобой, Андрюша, о планах поговорить — удовольствие. Но как сказано у великого Диккенса, сначала дело — потом удовольствие. А дело, это…
Он потряс колокольчиком, лежавшим на столике, и на звон в купе явился знакомый адъютант — светловолосый капитан с внимательными глазами.
— Паша, — сказал ему генерал. — Давай, что там у тебя?
— Коньячок, Владимир Зенонович, сыр, лимончик..
— Ого, отец! У тебя французский? Ты, капитан, стараешься?
— Паша у меня молодец, объяснил Май-Маевский. — Все найдет, все достанет. А этот коньяк официально-торжественный — прислан из Ставки вместе с сообщением о счастливейшем событии в нашей армии: у главнокомандующего родилась дочь. Уже больше месяца. Так что, Андрюша, начнем с тоста за новорожденную Марину Антоновну.
— За новорожденную! — поддержал Шкуро. — Началась жизнь!
XVI
Теперь Стахеев обвинял в непростительном легкомыслии. Но кто же знал? А голодать в Москве, рисковать жизнью ребенка — это мудрость? Если он только легкомыслие, а то ведь еще… Он не был суеверным и даже в дореволюционном детстве скептически относился к маминым и бабушкиным молитвам, но сейчас был готов поклоняться любому богу, просить неведомую внешнюю силу, управляющую всем сущим, соединить его с Леной, простить ему грех. Зачем он позволил себе ту мерзость в Богучаре? Расчувствовался? Вернулось мужское здоровье? Увидел поэтический снег в окнах поезда и ослабла воля?
Началось еще в поезде, когда ели пайковую селедку, пели «Смело товарищи в ногу», рассказывали почти приличные анекдоты и вся журналистская пятерка наперебой ухаживала за женой. Руководитель команды — молодой, но серьезный коммунист-известинец Боря Савкин, его друг и помощник — молодой улыбчивый Митю-ков. Так славно стояли с ним у окна, синяя метель не могла догнать поезд, но и не отставала. Митюков сказал со своей нагловато-виноватой улыбочкой:
— Мне говорили, что в Богучаре женщины особенные.
— В каком смысле?
— В том самом. С ними все делается очень просто…
Засыпая, Стахеев смел думать об этом. И когда ехали из Кантемировки в Богучар по еще крепкой санной дороге и снежинки весело сверкали под солнцем, он мечтал о том, о чем не следовало.
В Богучаре Савкин разрешил Стахееву с женой сразу направиться в дом Буйковых, где их ждали. Городок — большое село с площадью. Белокаменных дома два: на одном — красный флаг, на другом — голубая железная вывеска «Гимназия».
Буйков-старший — крепкий, носатый мужик, далеко не старик, с быстрым схватывающим взглядом — умело складывал приличествующие гостеприимные фразы. Хозяйка — растолстевшая баба Поля засуетилась: «Ох и о-ох!.. А у меня и печка-то…»
Лену напоили молоком, поставили тарелку сметаны. Конечно, были и самогонка и знаменитые соленые арбузы, борщ, сало, сушеная рыба… Хозяин бодро восхвалял советскую власть, рассказывал о боях с белыми в январе, когда он был в партизанах, о Богучарской дивизии, направленной на фронт к Северному Донцу. Из местных дел — о газетке, которую надо наладить для Совета: Степан говорил ему о Стахееве, как о знаменитом газетчике. Хозяйка продолжала охать, но теперь уже о сыночке Степушке, воюющем где-то «спроть казаков».
Из-за этого «спроть» произошел роковой разговор после обеда, когда Лену уложили отдыхать, и Савкин пришел проверить, как супруги устроились. Михаил с хозяином хорошо выпили, а Савкин был совершенно трезв — ограничился небольшой дозой на донышке. Услыхав «спроть казаков», попытался уточнить, почему именно так. Ерофей Демьянович объяснил, что в этих местах живут три народа: кацапы, хохлы и казаки. Сам он — кацап, и в Богучаре среди жителей вообще все больше кацапов, есть и хохлы. С хохлами кацапы живут по-всякому, но можно сказать — мирно, а вот с казаками — коса на камень, потому как у тех земли полно. Бери, сколько засеешь, а у кацапов — в обрез. Ниже по Дону, за селом Сухой Донец, где начинаются казачьи земли, и при царе, бывало, чуть что — ив колья, а нынче, конечно, не обходится без винтарей и пулеметов.
Савкина такая политическая картина не устраивала, и он пытался убедить Ерофея Демьяныча в определяющей роли классовой борьбы, охватившей все народы и страны. Хозяин из вежливости не спорил, но и не соглашался:
— Оно, видать, все и так, но откудова у нас кулаки? Есть вроде которые справные, а другие победнее, но кулаков нет. А казаки и есть кулаки. И за попов они стоят. Опять народ обманывают божественными сказками. Мы своего попа еще в том году погнали — еле ноги унес. А они и теперича, когда наша Красная Армия пришла, церкву в Вешках было открыли. Так наши коммунисты с красноармейцами поехали туда и устроили им лучше театра. Загнали в церкву кобылу и повенчали с ней попа. Потом подожгли. Но казаки, правда, погасили.
Савкин ужаснулся: