Отряды «бесстрашно скачут на врага». Мушкетёры завтракают под вражеским огнём на бастионе Сен-Жерве. Влюблённые друг в друга герои трогательно обнимаются и целуются на фоне пожарищ и гор окровавленных трупов.
И мы, благодаря таким примерам, невольно забываем о страхе, не учитываем его, отбрасываем, чтобы не отвлекаться от сюжетной линии повествования.
Страх воспринимается нами в виде звучащей за кадром тревожной музыки, багрового диска солнца, проступающего на экране через дымовые фильтры, рогатых шлемов и отталкивающих физиономий врагов, крупных планов накатывающихся гусеничных траков, описания зубной дроби и капелек пота, скатывающихся по лбу, истерического разрывания на своей груди тельняшки.
И мы понимаем при этом, что «должно быть» страшно. Но страха не чувствуем.
Считается, что страх — врождённое свойство человека, связанное с подсознательной сферой психики, и полностью преодолеть его нельзя. В разной степени ему подвержены все люди. А следовательно, и солдаты.
Именно они во время войны находятся в постоянной опасности, когда страх не отступает ни на минуту. Во время сражений он приобретает патологические формы. Военные психологи установили, что 30 % солдат испытывают НАИБОЛЬШИЙ страх перед боем, 35 % — в бою, 16 % — после него. Остальные — и до, и во время, и после. Именно поэтому одна из основных задач подготовки личного состава состоит в том, чтобы приучить солдат к опасности.
В Британской армии даже практиковались учения, где на девять холостых патронов полагался один боевой. Чтобы солдаты не теряли бдительности. Не расслаблялись. Привыкали к чувству страха.
Но учения и тренировки имеют слишком мало общего с реальными боевыми действиями, когда вопрос стоит о жизни и смерти.
А приучить человека к страху перед смертью невозможно.
Причём этот страх усиливается многими факторами: боязнью солдата остаться в бою одному, отсутствием информации, опасением получить увечье или тяжёлое ранение, собственной физической слабостью, психическим перевозбуждением, бездеятельностью и т. д. Потому что все эти факторы тоже могут привести к гибели.
После Второй мировой войны западногерманские специалисты, занимаясь этой проблемой, пришли к парадоксальному выводу: оказывается, зачастую страх перед проявлением трусости заставлял солдат совершать смелые поступки. Это не курьёзный нонсенс. Это по-настоящему страшно, когда подвиги являются результатом фобии, психического отклонения. Мужество, проявленное в припадке безумия. Какой же силы должен быть этот страх! Он настолько калечит человеческую психику, что измученный страхом солдат предпочитает кинуться навстречу смерти, нежели переносить его.
Можно найти много свидетельств тому, что солдаты возвращались из боя, из атаки подавленные и безучастные ко всему. С пустыми глазами. В состоянии прострации. Не ощущали боли от полученных ран. Иногда командирам отдавали честь сидя. Иногда их вовсе не замечали.
Да и какие могут быть командиры, уставы, присяги, субординация?! Всё — глупость по сравнению с тем, что только что довелось пережить. «Что хотите со мной делайте, но я ТУДА больше не пойду».
Это так называемая регидная форма страха. «Военнослужащий находится в оцепенении, лицо его серого цвета, взгляд потухший, контакт с ним затруднён».
Попробуйте представить, насколько страшно увидеть таких солдат, словно на их серых лицах отпечатался перенесённый ужас. Страшно не их состояние, а ТО, что его вызвало и с чем не дай бог соприкоснуться.
Солдат приводили в чувство, взывали к воинскому долгу, к дисциплине, грозили расстрелом, строили и опять посылали в бой.
Вид приближающегося врага, ощущение накатывающейся гибели всегда производили тягостное впечатление на солдат. Будь то строй гоплитов, рыцарский клин, гренадерские каре или стрелковые цепи.
Английский историк Кинглек так описывал атаку Владимирского полка в битве на реке Альма 8 сентября 1854 года: «Русская колонна в хорошем порядке, это высокое выражение воинской силы. Она имеет жёсткие, резкие очертания стены и цвет тёмной тучи. В часы сражения её вид поражает воображение возбуждённого человека. Её значение представляется в 100 раз больше действительного…»
Немецкие пулемётчики вспоминали панический страх, который охватывал их уже в 1941 году (!) во время контратак частей Красной Армии. Они «косили» цепи советской пехоты, но «русские шли волна за волной». Это требовало огромного психического напряжения.
Я специально упомянул пулемётчиков, имеющих возможность вести огонь длинными очередями. Высокая скорострельность. Только ленты меняй.
И тем не менее даже они говорят о гнетущем впечатлении от этих массовых атак. (Ниже я ещё вернусь к этой теме.)
А каково приходилось солдатам, вооружённым карабинами, при отражении таких атак? И в 1941-м и, тем более, в 1945-м? И германским, и советским?
«Уцелевшие немцы лежат удобно, как на стрельбище: ноги для устойчивости разбросаны, локтями прочно в землю упираются, и ведь стараются целиться, да разве совладаешь с нервами? — и пляшут в руках карабины, пули рвут воздух. И у красноармейцев не лучше: эти и не хоронятся вовсе, кто как пристроился, так и шпарят выстрел за выстрелом, почти не целясь, словно задались поскорее пожечь все патроны. Один красноармеец уж как неудачно сидит — просто сидит на земле, и каждый выстрел почти опрокидывал его, но ему даже в голову не приходит завалиться набок и лечь поудобней: времени нет, и мысль (даже не мысль, потому что он сейчас не думает, он только стреляет, вся жизнь его в этой обойме) у него одна: вон того, конопатого, с железными зубами, с кольцом, с родинкой под левым глазом — убить, убить, убить…»
Кстати, одним из способов морального воздействия на противника были так называемые «психические атаки».
Каждый солдат знает, что страшно не только ему, но и врагу. Знать-то он знает, но чувствует только свой страх. Вся надежда на то, что неприятель вот-вот дрогнет, спасует. А если нет? И в душу закрадываются опасные сомнения: может, он боится меньше? Поэтому солдаты с таким торжеством отмечают в бою вражескую нервозность: «Ага, пригибаетесь, залегли, значит, тоже боитесь, сволочи!»
Но если те не выказывают никаких признаков страха, надвигаются как ни в чём не бывало, несмотря на упавших, словно не замечая их, то в воспалённом воображении рождаются самые фантасмагоричные мысли: они не люди! Это какие-то роботообразные существа. Бессмертные механизмы, которым чужды эмоции. С ними невозможно сражаться, их нельзя победить!
Пожалуй, самая известная психическая атака была предпринята генералом В.О. Каппелем во время Гражданской войны в России, под Уфой, на участке 25-й дивизии Красной Армии, когда «на рассвете перед фронтом чапаевцев, шагая в полный рост и чётко выдерживая строй, появились отборные офицерские части».
Сразу нужно оговориться, что устрашающее воздействие было значительно снижено сообщением одного из уфимских рабочих, который заранее предупредил красных о готовящейся «необычной атаке». Поэтому чапаевцы не дали захватить себя врасплох.