Такая обстановка была бы сложной для любой прошедшей долгий боевой путь армии. Тем более оказалась она чувствительной для 2-й армии Войска Польского: Берлинская операция была первой после ее формирования. И все же поляки проявили большое мужество и после некоторого замешательства в первый момент прорыва дрались перевернутым фронтом стойко и отважно».
После по-военному краткого описания событий и реверансов в сторону союзников, обязательных для воспитания интернационализма, маршал все же не удержался от комментариев. Судя по всему, досада и раздражение, вызванные действиями поляков, в тот момент были очень сильны.
«…Говоря о неудачном для нас периоде этих боев, я уже упоминал о недостаточном опыте 2-й армии Войска Польского. (…)
Направление и сила удара неприятеля заставляют вспомнить еще об одном факте, имеющем, несомненно, особую политическую окраску. Когда перед началом Берлинской операции поляки, сменив часть сил 13-й армии, занимали передовые траншеи, немецко-фашистские, втом числе и эсэсовские, части, державшие здесь оборону, пришли в бешенство и не скупились на яростные выкрики и всякого рода угрозы.
Видимо, им нелегко было примириться с тем, что те самые поляки, которых они в течение шести лет считали покоренным народом, наступают теперь на Берлин.
Это настроение, к тому же подогреваемое, видимо, пропагандой, сказалось и в стремлении нанести удар именно по польской армии, и в той ярости, с которой велось это наступление, и в том количестве сил, которые в критический для них период гитлеровцы сумели сосредоточить именно на этом участке».
А поляков ситуация несомненно заставляла посылать проклятия в адрес советских солдат 48-го корпуса, допустивших прорыв на своем участке, а заодно припомнить все обиды, нанесенные их родине Советами и вообще Россией за последние пятьсот лет.
Кстати, во время Советско-финляндской войны, когда 5 февраля 1940 г. Высший военный совет Англии и Франции принял решение направить экспедиционный корпус в Скандинавию для помощи Финляндии, первыми, по замыслу союзников, против Советской армии должны были идти польские батальоны, потому что «поляки имели зуб на русских».
Польская армия, рассеянная после советско-германской оккупации Польши по всему миру — от Бузулука, что в 1000 километрах от Москвы, до Ближнего Востока, Африки и Шотландии, — охотно использовалась союзниками. Поляки были храбры, самоотверженны, опытны (если воюешь дольше всех на год-два-три, то невольно становишься профессионалом, по крайней мере те, кто выжил. А для поляков война началась, напомню, 1 сентября 1939 г.).
И эти бесценные качества польских солдат использовались там, где складывалось безнадежное положение. Где командование допускало ошибки. Где требовался отряд смертников.
Например, так было со 2-м польским корпусом, переброшенным из Ирака в Италию и приданным 8-й британской армии генерала О. Лиза. Союзникам предстояло прорвать оборонительную «линию Густава», ключом которой был город Кассино и монастырь на высоте Монте-Кассино. Германские войска отбивали штурмы в течение февраля и марта 1944 г., несмотря на подавляющее превосходство англо-американской авиации (12,3: 1).
И тогда генерал О. Лиз принял решение бросить в бой поляков, хотя в состав 8-й армии входили английские, канадские, новозеландские, индийские и южноафриканские части. Поляки штурмовали Монте-Кассино с 11 по 17 мая, многократно бывали выбитыми с занятых позиций и вновь упорно шли в атаку. И лишь утром 18 мая остатки 12-го Подольского уланского полка Карпатской дивизии ворвались в руины монастыря.
Но в результате этого штурма польский корпус понес такие потери, что был выведен с передовой на переформирование.
Впрочем, вся британская внешняя политика в последние столетия сводилась к тому, чтобы воевать чужими руками и «беречь английскую кровь». Как известно, «у Англии нет постоянных союзников или постоянных врагов; у Англии есть постоянные интересы».
Еще один пример можно привести из Арнемской операции 17 сентября 1944 г. по захвату голландских мостов. 1-я английская парашютная дивизия, выброшенная под Арнемом, не смогла выполнить свою задачу и оказалась в окружении. Не получив поддержки войск, наступавших с фронта, дивизия была разгромлена.
Союзники рвались к Нижнему Рейну, чтобы вызволить уцелевших десантников, из последних сил продолжающих держать оборону. Было принято решение прикрыть их поляками.
«42-я дивизия пробилась к берегу. Под покровом ночи на другую сторону Рейна переправилась польская бригада, которая сменила парашютистов, позволив им эвакуироваться. Но дивизия практически перестала существовать: она потеряла три четверти бойцов и почти весь офицерский состав. Поляки назад не вернулись».
Вот и все. В английских потерях помянули и бойцов и офицеров, а поляки — просто «назад не вернулись». Командование заменило своих солдат союзниками. Их подставили под огонь. Отправили насмерть.
Союзников не жалко…
Как-то при этом невольно вспоминаются и приобретают страшный смысл слова маршала Конева: «Перед началом Берлинской операции поляки, сменив часть сил 13-й армии, занимали передовые траншеи…»
Те самые траншеи, из которых поднимаются в атаку навстречу еще необнаруженным и поэтому неподавленным артподготовкой огневым точкам врага. Гиблое дело. Огневые точки ведут кинжальный обстрел. Вот тогда их засекают, уничтожают, и уже после этого на прорыв идут части Красной Армии.
А пока — союзники. Что-то вроде штрафбатов.
Участь поляков в этом отношении представляется особенно печальной. Под чьими только знаменами им не приходилось сражаться за свою истерзанную, бесправную, разделенную между могущественными соседями родину! Кому только не служил их патриотический порыв и вера в независимость Польши. В XVIII, XIX, XX веках, от Норвегии до Палестины, от Португалии до Москвы.
Именно польский 3-й эскадрон легкой кавалерии капитана Кожегульского на горном перевале Сомосьерра по нетерпеливому приказу Наполеона: «Возьмите-ка мне эту позицию — галопом!» — кинулся в безумную атаку по узкой тропинке на картечь 16 испанских пушек. 60 из 88 поляков были убиты и ранены. Этот страшный эпизод до сих пор считается одним из самых ярких примеров воинской доблести.
И после окончания Бородинской битвы, когда измученные армии русских и французов уже не имели сил сражаться, и «битва прервалась как бы с взаимного согласия противников», V польский корпус князя Понятовского упорно продолжал штурмовать Утицкий курган и взял-таки его.
К слову сказать, маршал Конев не мог удержаться от беспощадной оценки и чехословацких союзников.
«Обстановка требовала высокой организации со стороны командиров корпусов, их штабов, штаба армии и службы регулирования. К сожалению, при вводе в сражение 1-го Чехословацкого армейского корпуса это не было учтено. Развертывание корпуса происходило неорганизованно. В частях, попавших под дальний артиллерийский огонь, произошло замешательство. Командир корпуса генерал Я. Кратохвил не организовал управление войсками корпуса и момент его ввода в сражение. Более того, сам он находился в 25 километрах от поля боя и проводил, как ни странно, в своем штабе пресс-конференцию с иностранными журналистами (!). С горестным чувством я рассказываю об этом эпизоде потому, что корпус, хорошо укомплектованный личным составом, вооружением и боевой техникой, из-за неорганизованности Я. Кратохвила с первых же часов ввода в бой был поставлен в трудное положение. Несмотря на долгое пребывание в резерве, корпус не был в полной мере подготовлен к бою».