– Кто такой? – услышал Федор рядом с собой незнакомый голос смуглолицего финикийца в шлеме с белым плюмажем. – Что это за люди и как ты оказался здесь?
За это время Гасдрубал успел ссадить своего последнего противника с коня, а пехотинцы Чайки, сомкнув щиты, оттеснили конных римлян на несколько метров.
– Меня зовут Федор Чайка, – ответил он, бросив короткий взгляд сначала в сторону моря, где бились его пехотинцы, а затем в сторону римского вала, не идут ли к противнику подкрепления. Оказалось, не идут, зато со стороны лагеря карфагенян приближался большой отряд конницы.
– Я командир двадцатой хилиархии, это мои солдаты, – ответил Федор на вопросы главнокомандующего, махнув рукой в сторону берега, и добавил о самом главном: – Меня прислал сюда Ганнибал из Италии вместе с послами и подкреплением.
Прищурившись на солнце и в свою очередь осматривая поле боя, Гасдрубал проговорил:
– Тогда я должен поблагодарить тебя, Федор Чайка. Ты только что спас мне жизнь. Если бы не твои пехотинцы, появившиеся так вовремя, то Испания осталась бы без главнокомандующего.
– Я не мог этого допустить, – ответил Федор, опуская щит чуть ниже, когда увидел между собой и оставшимися римлянами почти пять шеренг пехотинцев, – а кроме того, я привез письмо от вашего брата.
Услышав об этом, Гасдрубал, казалось, вздрогнул. Но предпочел не обсуждать это прямо сейчас. Место и время было не очень подходящим для долгих разговоров. Да и почти в то же мгновение, рассеяв оставшихся римлян, которые устремились обратно к валу, к ним пробился отряд всадников Карфагена. Его предводителем был статный воин в раззолоченной кирасе, с широким лицом, черной бородой и такими же черными глазами, сверкавшими из-под шлема.
– Почему так долго, Баалйатон? – вопросил Гасдрубал, когда всадник, проехав сквозь расступившихся пехотинцев, осадил коня рядом с главнокомандующим и Чайкой, вокруг которых валялось множество мертвых людей и лошадей. – Неужели ты не видел, что твой командир попал в засаду?
– Я торопился как мог, – попытался оправдаться вновь прибывший офицер, сделав знак своему бойцу подвести свежую лошадь Гасдрубалу.
– Еще немного и спасать было бы уже некого, – укорил его главнокомандующий, забираясь на коня. – Если бы не Федор Чайка со своими пехотинцами, ты нашел бы здесь мое мертвое тело.
Баалйатон смерил неизвестного ему до сих пор офицера вопросительным взглядом, так же как и Гасдрубал не понимая, откуда он мог здесь взяться, но промолчал.
– Я отправляюсь в лагерь, а ты помоги его пехотинцам сбросить легионеров в море! – приказал Гасдрубал и, взяв для охраны всего двадцать человек, словно опасность миновала совсем, поскакал вдоль римского вала к собственным укреплениям, не обращая внимания на сражение кельтов с легионерами, все еще кипевшее в нескольких местах вала.
– Я прижму их к воде, – сказал Чайка, разглядывая всадника, – а ваши всадники пусть ударят по левому флангу.
– Я знаю, что мне делать, – ответил заносчиво Баалйатон, явно уязвленный происшедшим унижением на глазах незнакомца.
Тогда Федор, которому за один день выпали сразу две возможности порадовать себя – свести счеты с давним врагом и спасти жизнь главнокомандующего, – предоставил Баалйатону действовать самостоятельно, а сам направился в голову своей колонны, где по-прежнему кипел бой. Увидев разгром конницы, римляне дрогнули, несмотря на численный перевес. А когда Чайка, воодушевив зычными криками своих солдат на новую атаку, повел их вперед и Баалйатон ударил-таки по левому флангу, их порядки были смяты окончательно. Римские морпехи бежали к кораблям, уже отчаливавшим от берега, многие побросав оружие. Но не все они добрались туда.
Перед тем как вернуться в лагерь, Чайка вновь разыскал тело Памплония, уже почти заваленное другими трупами. А взглянув в остекленевшие глаза римского вельможи, направился в лагерь, оставив его птицам-падальщикам, уже кружившим над местом недавнего боя.
Очистив захваченный корабль от мертвых гоплитов, Ларин приказал править к берегу. А бирема Ингибила получила приказ идти следом.
– Темнеет уже, – не то приказал, не то объяснил Леха Токсару, присматриваясь к пологим холмам, за которыми уже трудно было что-либо разглядеть, – переночуем здесь, а завтра с помощью богов доберемся. Должно быть рядом, а то с такими повреждениями далеко не уйти. Подлатать надо.
– Это верно, – кивнул Токсар, – победа нам дорого обошлась. Хорошо еще, что триера всего одна была. И откуда она здесь только взялась?
Леха сам задавал себе подобный вопрос, но пока не мог найти на него ответ. Если крепость, по всем приметам, уже в двух шагах, то почему в окрестных водах свободно плавают греческие корабли? Ведь там оставалось не меньше десятка скифских триер, не считая боевых бирем. Неужели греки все же взяли крепость и Ларина там ждет совсем другой прием, нежели тот, на который он рассчитывал. Не любил Леха неопределенность. Ему нравилось, когда все ясно – тут наши, там враги. А сейчас все было как раз наоборот.
«Ладно, – решил адмирал, пристально всматриваясь в воды Истра, казавшиеся теперь пустынными, – обождем немного, а там видно будет».
Когда корабль пристал к невысокому берегу рядом с биремами, после сражения походившими больше на остовы кораблей, чем на целые суда, Ларин первым спустился на камни. Бегло осмотрев пробоины первого корабля, вокруг которого копошились воины, вытаскивая на берег раненых и то, что можно было спасти, адмирал медленно направился вдоль воды. Чуть дальше приткнулась на мели еще одна бирема. А в сотне метров третья. Остальные, получив приказ адмирала, разворачивались и спешили к месту общей стоянки.
– Дозоры расставь и лагерь укрепи, – приказал своему помощнику адмирал, – пока здесь тихо, но неизвестно, что на берегу происходит. Мой шатер вон у того холма поставить.
Пройдя несколько шагов вдоль берега, по которому уже сновали скифы, Леха добавил:
– Все части катапульты Архимеда перегрузи теперь на триеру, так надежнее будет.
– Сделаю, – подтвердил помощник, – только до ночи, боюсь, не успеем.
– Тогда на рассвете, – распорядился Ларин, – ночью нельзя долго костры жечь.
– А как быть с пленными греками? – уточнил Токсар, обернувшись на триеру, нос которой несколько десятков скифов уже вытаскивали на берег.
– Как поставят шатер, веди их ко мне, – приказал Ларин, – побеседуем. А я пока осмотрю остальные суда да Инисмея проведаю.
Токсар кивнул, отправившись выполнять приказания. А Леха, передумав, начал с посещения раненого сотника, увидев, что его в недавнем прошлом флагманская бирема уже уткнулась носом в берег.
– Ну как он? – поинтересовался адмирал у старого лекаря, поднявшись на борт, с которого уже началась разгрузка.
Инисмей лежал в забытьи на корме. Его плечо перехватывала окровавленная повязка. Он был бледен и еле дышал.