Так он выглядел снаружи: неприступно и сурово. Но внутри усадьбы картина менялась. Уютный двор, вымощенный камнем, колодец, тутовые деревья, вьющиеся лозы винограда. Особенно красива была открытая терраса-галерея, по-тюркски «чардах». Широкий навес черепичной кровли здесь поддерживали разные деревянные арки и колонны.
Али-Мехмет-мурза провел гостью по всему дому. Он имел вид буквы «Г», все комнаты: три на первом этаже и три на втором — соединялись террасой. В полуподвальном этаже находились кухня, погреб и сарай.
Жилые помещения казались очень просторными из-за отсутствия мебели. Там были только низкие диванчики вдоль стен, ковры на полу и маленькие переносные столики «кьона». Анастасия уже не удивлялась этим восточным интерьерам. Она приехала в страну, где жили потомки кочевников. Неистребимая кочевническая привычка сидеть на полу въелась в плоть и кровь и диктовала правила обустройства дома.
Али-Мехмет-мурза пригласил Анастасию на традиционный парадный крымско-татарский обед из двенадцати блюд. Но ее прельщали не гастрономические изыски вроде супа из белой фасоли «бакълалы лакши», мясного сдобного пирога «кобите» и мяса молодого барашка «кебап» на палочках «шиш», изготовляемого в присутствии гостей на открытом огне. За столом, сервированным на террасе, она встретилась с родственниками Али-Мехмет-мурзы, которые занимали разные должности при дворе хана и в его администрации.
Первым русскую путешественницу приветствовал Омер-ага, старший брат хозяина. Он являлся каймакамом, то есть начальником округа с центром в городе Балаклава. Сводный брат Али-Мехмет-мурзы Темир-ага был вторым дефтердаром, или заместителем министра финансов.
Сын хозяина, двадцатипятилетний, рослый и красивый Салих недавно получил должность диван-эфенди, то есть секретаря ханского совета — Дивана. Наконец, его племянник Адельша исполнял обязанности киларжи-бея, что соответствовало званию гофмаршала при дворах европейских монархов.
Сначала было ритуальное омовение рук. Затем — кофе в маленьких металлических чашках, а к нему — мед и варенье из абрикосов. Анастасия сказала всего несколько фраз о том, что губернатор Новороссийской и Азовской губерний, вице-президент Военной коллегии, генерал-аншеф Светлейший князь Потемкин, уполномоченный Ее Императорским Величеством Екатериной II действовать во благо крымского государства, лично весьма и весьма расположен к свободолюбивому татарскому народу. Члены рода Яшлав выслушали перевод Али-Мехмет-мурзы, важно кивая головами.
Затем говорил Омер-ага. В его округе новая иерархическая система, введенная Шахин-Гиреем, действовала успешно. Чиновников всего было 26 человек: кадии, муселимы, дыздары, сердары, баш-бумок-баши, — и все они усердно исполняли свои обязанности, довольные жалованьем и доверием государя. Не очень доволен был только простой люд, потому что не понимал, зачем это хан затеял перепись населения, доселе на полуострове никогда не проводившуюся.
Второй дефтердар Темир-ага, как человек, привыкший к бухгалтерскому учету, сразу передал Анастасии короткую записку, предусмотрительно переведенную на русский. В ней он перечислил суммы, поступившие в казну в 1778–1779 годах через откупы. Купец Хохлов заплатил 110 тысяч, взяв на себя сборы трех таможен: перекопской, гезлевской и кафинской. Он же держал питейный откуп за 16,5 тысячи рублей в год. Рыбная ловля на Днепре была отдана запорожскому казаку по фамилии Перебийнос за 1 тысячу рублей в год. «Зекят» — сбор с рогатого скота и овец — взял татарский купец Азамат-ага и внес 30 тысяч в прошлом году. Второй дефтердар считал, что система откупов себя оправдывает и доходы в казну заметно увеличились.
Беседа с почтенными мужами продолжалась около полутора часов. Анастасия дала знак князю Мещерскому. Он вручил Омер-аге и Темир-аге подарки: золотые табакерки, украшенные полудрагоценными камнями. Старшие родственники уехали. Дальше обед пошел в более непринужденной и дружеской обстановке.
Сын Али-Мехмет-мурзы Салих оказался человеком веселым. Рассказывая о заседаниях Дивана, он в лицах представлял разные сцены и давал остроумные характеристики всем двенадцати мухасарам — членам ханского совета, которые, в основном, происходили из родов Ширин и Мансур. При Шахин-Гирее за присутствие на заседаниях они уже получали деньги — до 5,5 тысячи рублей в год.
Когда подали десерт — арбузы и дыни, — на террасе появились четверо музыкантов. В руках они держали музыкальные инструменты: струнные зурну и сас, флейту и небольшой барабан — тулумбас. Песня, которую они исполнили первой, была невыразимо грустной:
Сен гидёрсенъ, севгим сёнер,
Баарьлерим къышкъа дёнер,
Акъан сувлар кери дёнер… [39]
Али-Мехмет-мурза медленно переводил текст и вытирал слезы, выступавшие на глазах. Анастасия решила, что настал момент, подходящий для одного деликатного вопроса.
— Почтенный мурза, — сказала она. — Эта песня о любви мужчины и женщины. Но есть ли женщины в Бахчи-сарае? Я живу тут неделю и до сих пор не видела ни одной.
— Женщины есть, — ответил он. — Но чужим смотреть на них запрещено.
— Почему?
— Так написано в четвертой суре Корана. Она трактует о затворничестве, уединенности женщин. Они живут на женской, запретной для других половине дома. Запрет — по-арабски «харам». Отсюда известное у вас слово «гарем».
— А у вас есть гарем?
— Есть.
— Сколько жен может иметь мусульманин?
— Согласно Корану — четыре. Однако все зависит от благосостояния мужчины. Он должен обеспечить своим женщинам достойную жизнь. Это — главное.
— Но мусульманин также может покупать себе наложниц. Кажется, в Херсоне вы собирались это сделать…
— Не знаю, что на меня тогда нашло… — Мурза бросил на нее быстрый взгляд. — Ваша красота, о, сладчайшая, очаровала меня. А потом, в кабинете у Светлейшего, мне почудилось, что в кальяне был не только табак. Наверное, там был гашиш…
Такой высокой и огромной стены Анастасия никогда не видела. Возможно, она казалась невероятно мощной потому, что плющ сплошным темно-зеленым ковром покрывал ее всю, от основания до верхнего края, чисто зрительно увеличивая размеры. Эта стена тянулась вдоль обширного, великолепного сада с фонтанами, искусственным прудом и дорожками, отсыпанными желтым песком. Диковинные деревья и цветы росли тут. Экзотические птицы, вроде павлинов и розовых фламинго, разгуливали по дорожкам. Над садом и стеной возвышалась деревянная шестигранная, называемая Соколиной башня с деревянной же кровлей, выкрашенной в коричневый цвет. Под самой кровлей располагались окна.
— Входите, — сказал Шахин-Гирей, закрывая за Анастасией калитку, ведущую в этот сад, примыкающий к гарему. — Лейла где-то здесь. Сейчас я вас познакомлю.
— На каком европейском языке она говорит?