Унылый санкт-петербургский дождик зарядил с утра. Но к середине дня на небе между туч боязливо выглянуло солнце. Лужи на мостовой и тротуарах Невского проспекта заблестели в его лучах. Все-таки до ненастной, промозглой балтийской осени оставался месяц. Деревья по-прежнему сохраняли зеленую листву, воздух не успел пропитаться влагой.
Князь Багратион стоял у окна и смотрел, как редкие прохожие, перепрыгивая через лужи, спешат куда-то по главной столичной магистрали. Настроение у князя было под стать хмурой погоде. Жаркое венское лето, похожее на картину, написанную яркими красками, вспоминалось Петру Ивановичу, как чудный сон. Там, далеко на юге, осталось его сердце. Здесь, на севере, следовало взять себя в руки и думать о суровых обязанностях царской службы.
Вернувшись в Санкт- Петербург в последних числах июля 1810 года, генерал от инфантерии поселился на Невском проспекте, в доме, принадлежавшем статскому советнику Дмитрию Фаминцыну. Дом этот, по столичным меркам, скромный, очень простой архитектуры, находился почти в конце Невского, на изрядном удалении от Зимнего дворца. В былые годы Петр Иванович всегда снимал жилье в аристократическом центре столицы. Однако теперь, в силу финансовых и иных затруднений, ему пришлось выбрать строение, затерявшееся среди неброских, одно- и двухэтажных домов чиновников средней руки.
Не далее как вчера князь посетил роскошную обитель русских царей. Он исполнил предписание воинского Устава и отрапортовал о прибытии из отпуска августейшему начальству. Но дежурный флигель-адъютант императора громко, на весь зал, заполненный гвардейскими и придворными чинами, объявил Багратиону, что государь его не примет ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
В зале мгновенно установилась тишина. Все присутствующие посмотрели на Петра Ивановича, и он ощутил, как вокруг образуется пустота, леденящая, лишенная кислорода, удушающая.
Генерал от инфантерии гордо выпрямил плечи, затем кивнул флигель-адъютанту, молодому обер-офицеру лейб-гвардии Семеновского полка, повернулся через левое плечо кругом и пошел к двери. Чиновники перед ним расступались. Лица их, то равнодушные, то заинтересованные, скрывающие радость от падения конкурента, превращались для него в неразличимые бледные пятна.
Поручик Древич, не смея выговорить ни слова, шагал за военачальником. Стук их каблуков и звон шпор гулко раздавался в длинном коридоре. Из окон, обращенных к Дворцовой набережной, лился солнечный свет. Наборный паркет Зимнего дворца, идеально натертый, смутно отражал две фигуры в темно-зеленых мундирах, белых лосинах и черных сапогах.
Вдруг дверь в конце коридора отворилась. Они снова увидели флигель-адъютанта. Он произнес тихо, но отчетливо:
— Ваше сиятельство, государь желает видеть вас в воскресенье в Павловске на обеде у своей матушки.
Собственно говоря, Багратион и сам намеревался отправиться из столицы в пригород как можно скорее, на дачу, рядом с резиденцией вдовствующей императрицы. Там, в летних лагерях, квартировал лейб-гвардии Егерский полк, в коем он до сих пор числился шефом.
Его подчиненные несли охрану дворца царицы, а генерал был частым гостем в доме Марии Федоровны. Вдовствующая императрица привечала потомка грузинских царей, зная, как любил и ценил его император Павел Петрович, и что князь Петр не участвовал в заговоре генералов и гвардейских офицеров, в ночь с 11 на 12 марта 1801 года лишивших ее мужа жизни.
Они не виделись чуть более года. Мария Федоровна за это время нисколько не изменилась. Ей было немного за пятьдесят, и царица сохранила статную, довольно стройную фигуру, свежий цвет лица и добрый, ровный характер.
Внучатая племянница великого прусского короля Фридриха Второго, принцесса София-Доротея Вюртембергская, при переходе в православие получила имя Марии Федоровны. Она попала в Россию в возрасте восемнадцати лет, став женой молодого великого князя Павла Петровича, будущего императора. Брак оказался плодотворным. У супругов родилось одиннадцать детей. Двое из них — первенец Александр и третий сын, Николай, — стали самодержцами Всероссийскими и провели на престоле в общей сложности полвека, срок для истории государства значительный.
Опустившись на одно колено, князь Петр с искренним благоговением поцеловал протянутую ему руку. Вдовствующая императрица так же искренне улыбнулась шефу лейб-гвардии Егерского полка. Жестом она пригласила его сесть и села сама. Их встреча происходила в Зеркальной комнате дворца, украшенной зеркалами разного вида и формы в позолоченных деревянных рамах.
Тонкий вкус всегда отличал императрицу. Она была большим знатоком живописи и изящных искусств. Зная об этом, Багратион даже присылал ей свои рисунки, сделанные на боевых позициях нашей армии в Восточной Пруссии в 1807 году. Мария Федоровна отвечала ему незамедлительно: «Князь Петр Иванович! Письмо Ваше от 20-го сего месяца с рисунком, представляющим обозрение передовых постов и неприятельского положения императором, любезнейшим моим сыном, получено мною с тем удовольствием, с каковым приемлю я всякое доказательство известной мне Вашей ревностнейшей приверженности и усердия.». [29]
Вообще, переписка вдовствующей императрицы и боевого генерала шла интенсивно. Они поздравляли друг друга с праздниками, сообщали о семейных и служебных новостях. Иногда Мария Федоровна посещала пустующую дачу Багратиона в Павловске, по-соседски присматривая за ней, и давала отчет о посещении: «Благодарю Вас за поздравление Ваше со днем рождения любезнейшей моей дочери. Я была в Павловске, дом Ваш в вожделенном здравии, и службы на месте, но все очень пусто и не похоже на себя, мы часто о Вас помним, я надеюсь, что Вы то же делаете.».
Писал письма под диктовку Марии Федоровны ее канцелярист. Она лишь ставила свою подпись «Мария». Потому в посланиях не встречались орфографические и грамматические ошибки. Однако на самом деле бывшая принцесса Вюртембергская, прожив всю жизнь в России, говорила на русском языке с сильным акцентом, часто путая падежные окончания существительных и спряжения глаголов. Петр Иванович привык к этому. Он не обращал внимания на погрешности в речи очаровательной хозяйки дворца и уже тем более не дерзал исправлять их.
Точно так же, видя приветливую улыбку Марии Федоровны, никогда бы не дерзнул полководец задавать августейшей особе вопросы о своем деле, узнавать у нее, почему государь отказался принимать его официально, в Зимнем дворце. Сама вдовствующая императрица этой, безмерно волнующей его темы не касалась. Она предпочитала вести беседу в светском ключе: погода, открытие сезона в городском театре, новые назначения при дворе. Безусловно, Мария Федоровна находилась в курсе основных политических событий. Однако сообщений для Багратиона у нее не было.
Впрочем, некоторые предположения у князя уже появились. Ведь в послании от супруги, как обычно, ожидавшем его в австрийском посольстве, он прочитал, что Альберт Ган в Вену не вернулся, и подтверждения доставки двух писем в штаб-квартиру Молдавской армии до сих пор нет. К тому же через знакомых в Министерстве иностранных дел Петр Иванович выяснил другой немаловажный факт. Персидский чиновник по имени Игарри в российский МИД не обращался и прошения о принятии его на царскую службу не подавал.