Подвыпившие крестьяне вечно недовольны тем, что им подсовывают за их кровные денежки. Находятся и те, кто выражает неодобрение вслух:
– Да разве ж это уродец? Особливо супротив моей тещи.
Их сторонники в толпе одобрительно хлопают смельчаков по плечу и фыркают.
Тише-тише, земляки, успокаиваете вы особо рьяных, это вам для затравки. Еще одно пенни – и я покажу то, что храню в дальнем углу балагана. От этого зрелища содрогнутся самые стойкие! Сами увидите, нечистый потрудился на славу.
Они смотрят, блюют на собственные башмаки. А ты пересчитываешь монеты и запираешь их в сундук.
Марк в Стипни.
– Он принес инструмент, – говорит Ричард. – Лютню.
– Скажи, пусть уберет.
Если Марк и был весел, то теперь погрустнел и смотрит с подозрением.
– Я думал, сэр, меня позвали развлечь вас, – говорит с порога.
– Так и есть.
– Решил, соберется большое общество.
– Вы знакомы с моим племянником, мастером Ричардом Кромвелем?
– В любом случае я с радостью для вас сыграю. Может быть, вы хотите, чтобы я послушал ваших детей-певчих?
– Не сегодня. В сложившихся обстоятельствах, боюсь, вы их перехвалите. Лучше присядьте и выпейте с нами вина.
– С вашей стороны было бы истинным благодеянием порекомендовать нам хорошего музыканта, умеющего играть на ребеке, – говорит Ричард. – Наш вечно пропадает в Фарнеме, где осталась его семья.
– Бедный мальчик тоскует по дому, – произносит он по-фламандски.
– Не знал, что вы говорите на моем языке. – Марк удивленно поднимает глаза.
– Охотно верю. Иначе были бы осмотрительнее, рассуждая обо мне вслух.
– Уверяю вас, сэр, я не имел в виду ничего дурного.
Марк забыл слова, но, судя по лицу, помнит, что в выражениях не стеснялся.
– Вы предсказали, что меня повесят. – Он разводит руками. – Как видите, я жив, здоров, но пребываю в затруднении. И, несмотря на вашу нелюбовь ко мне, мне больше не к кому обратиться. Я прошу вас о милости.
Марк сидит, спина прямая, губы слегка разжаты, носок одного башмака смотрит на дверь, – больше всего на свете юноша хотел бы оказаться подальше отсюда.
– Видите ли, Марк, – он складывает ладони, словно перед статуей святого, – ни для кого не тайна, что мой господин король и моя госпожа королева в ссоре. И все, чего я хочу, – помирить их ради блага королевства.
Надо отдать ему должное: мальчишка не робкого десятка.
– А при дворе ходят слухи, что вы сблизились с врагами королевы, господин секретарь.
– Для того лишь, чтобы проникнуть в их замыслы.
– Верится с трудом.
Ричард ерзает на стуле.
– Настали тяжелые времена, – продолжает он. – С тех пор как закатилась звезда кардинала, не припомню такой напасти. Я не в обиде, Марк, что вы мне не доверяете – нынче доверие не в чести. Я обращаюсь к вам потому, что вы близки к королеве, а другие джентльмены не станут мне помогать. Я могу щедро вознаградить вас, если вы намекнете, что тревожит королеву. Поняв, в чем причина ее страданий, я сумею их исцелить. Пока душа королевы неспокойна, едва ли она произведет на свет наследника. А если это случится, ах, тогда наши слезы высохнут.
Марк поднимает глаза.
– Стоит ли удивляться, что она страдает? – произносит юноша. – Королева влюблена.
– В кого?
– В меня.
Он, Кромвель, подается вперед, ставит локти на стол, прячет лицо в ладонях.
– Вы сражены, – предполагает Марк.
«Если бы только это! Я думал, придется попотеть, но все оказалось куда проще. Все равно что срывать цветы на поляне».
Он опускает руки и широко улыбается:
– Вовсе нет. Ибо я наблюдал за вами, подмечал ее жесты, взгляды, иные проявления благосклонности. Если королева вела себя так на людях, то что позволяла себе наедине? Полагаю, женщины от вас без ума. Вы очень привлекательный юноша.
– Честно говоря, мы считали вас содомитом, – вставляет Ричард.
– Что еще за выдумки, сэр! – Марк заливается краской. – Я умею все, что умеет любой мужчина!
– Выходит, королеве пришлись по душе ваши умения? – спрашивает он с улыбкой. – Она испытала вас в деле и сочла достойным своей милости?
Взгляд юноши скользит, словно шелковая материя по стеклу.
– Не стану я это обсуждать.
– Разумеется. Но что мешает нам сделать собственные выводы? Королева – женщина опытная и вряд ли соблазнится неумехой.
– Мы, простолюдины, – говорит Марк, – кой в чем не уступаем благородным господам.
– Неудивительно, что благородные господа предпочитают скрывать от дам эту истину.
– Иначе, – подхватывает Ричард, – все герцогини только и резвились бы в лесу с дровосеками.
Он не может удержаться от смеха.
– Вот только герцогинь на свете изрядно меньше, чем дровосеков. Пришлось бы устроить состязание.
Марк смотрит на него, словно он изрек некую священную тайну.
– Хотите сказать, у королевы были еще любовники? Я никогда ее не спрашивал, я бы не посмел, но я знаю, они ревновали ко мне.
– Возможно, старые любовники ей опостылели? А Марк тут как тут. – Со знаменитой кромвелиевской прямотой Ричард спрашивает: – Сколько раз?
– Должно быть, удобный случай представляется редко, – вставляет он. – Даже если фрейлины в сговоре.
– Фрейлины меня не любят, – говорит Марк. – Они станут отрицать мои слова. Им по душе Уэстон, Норрис, прочие господа. Я для них – пустое место, они гладят меня по голове и называют мальчиком на побегушках.
– Королева – ваш единственный друг, – говорит он, – зато какой! – Он делает паузу. – А теперь вы должны перечислить остальных. До сих пор вы назвали двоих.
Марк поднимает глаза, потрясенный тем, как изменился его тон.
– Ну же, перечислите всех. И отвечайте мастеру Ричарду. Сколько раз?
Под его взглядом Марк каменеет. Что ж, во всяком случае, у мальчишки был звездный час: удивить господина секретаря под силу немногим, по крайней мере из живых.
Он ждет.
– Возможно, вы правы, не доверяя словам. Хотите изложить ваше признание на бумаге? Должен сказать, Марк, мои клерки будут потрясены не меньше меня, наверняка даже наставят клякс. Думаю, ваши успехи поразят и королевский совет. Многие благородные господа будут вам завидовать. Едва ли вы дождетесь от них жалости. «Смитон, открой нам свой секрет!» – велят они, а вы зардеетесь и промямлите: ах, джентльмены, я не осмелюсь. Но вы осмелитесь, Марк, потому что вас заставят. Вы выложите все, сами или по принуждению.