— Стой! Кого везешь?
Откуда же знать извозчику, кто именно едет в его карете, но лакей на запятках оказался смышленым, ответил, как велено:
— Портного к Ее Высочеству.
Понятовский, обливаясь холодным потом, услышал, как пьяный голос великого князя проорал:
— Ез-з-зжай!
Казалось, пронесло. «Хорошо, что пьяны, — радовался Станислав, — не то могли бы проверить».
О том, что нелепо называться портным в ночное время, он сам не подумал. А вот пьяная Лизка Воронцова сообразила, принялась ерничать:
— Что это за портной по ночам? Какие такие части тела он у великой княгини обмеряет?
Петру бы задуматься, какой портной может навещать по ночам его супругу, а он решил, что это вор. Когда Понятовский выходил от Екатерины, его схватили и привели к великому князю. Но к этому времени и Петр понял, в чем дело, а потому решил устроить назидательную разборку.
Увидев, кого именно привели охранники, расхохотался:
— Сказал бы сразу, что ты любовник моей жены, были бы мы с тобой друзьями…
У Понятовского сердце ухнуло в пятки, но, как романтический герой, он принялся отрицать связь с княгиней и клясться, что ничего подобного не было.
— Тогда зачем ты здесь? Против меня что замышлял? Против кого, к кому шел, у кого был ночь? Не скажешь, буду считать, что ты злоумышленник и в заговоре против меня.
Брокдорф тут же предложил убить наглеца, Петр отмахнулся:
— Убить я его всегда успею.
Князю очень хотелось либо добиться от супруги признания, что у нее есть любовник, либо покуражиться над незадачливым ловеласом. Теперь он понимал, к кому бегала Екатерина из дворца по ночам и от кого возвращалась, когда он сначала закрыл, а потом, пожалев ее, открыл потайную дверь.
Но Понятовский признаваться не желал. Его отвели в дальний угол Ораниенбаума и поместили под жесткой охраной в небольшом домике. Пришел Александр Шувалов, сделал вид, что намерен строго разобраться с нарушителем спокойствия великого князя, проникшим в Ораниенбаум и не желающим называть причину своего ночного визита.
Понятовский доверительно заявил:
— Думаю, в интересах всех, чтобы все закончилось тихо, мне нужно поскорей отсюда удалиться…
Шувалов, которому вовсе не хотелось разбираться в любовных шашнях великой княгини, видевший, что Петр тоже не горит желанием наказывать посла, согласился. Пришлось несчастному Понятовскому спешно уносить ноги в Петергоф.
Когда Екатерина утром узнала об этом, она пришла в ужас. Теперь Петру ничего не стоило отправить Понятовского прочь, да еще и опозорив перед тем. Она знала, кто может помочь выпутаться из этой истории, но это была ненавистная Лизка Воронцова! Просить помощи у Воронцовой?! О нет, только не это!
Желая спрятаться от всех, она изобразила болезнь и вставать из постели не стала. Однако поговорить с мужем пришлось. Петр был несколько смущен:
— То, что произошло, не должно стать известным государыне. Мне неловко говорить с вами… поговорите с Елизаветой…
— Я не могу встать, мне дурно со вчерашнего дня… — Наткнулась на насмешливый взгляд мужа и попросила: — Пусть она придет сюда…
Лизка пришла, она чувствовала себя хозяйкой положения. От ее милости зависела сейчас если не жизнь, то положение Екатерины. Она, горбатая, уродливая, глупая Воронцова, могла ожидать мольбы о помощи со стороны красивой, уверенной в себе великой княгини. Могла помочь, а могла и не помочь. Так же, как Петр, простить или не простить…
Но они решили быть милосердными, пусть великая княгиня тоже имеет любовника, только знает свое место, а то зазналась.
Понятовскому полетела записка:
«Будьте на балу. Вы должны быть весьма вежливым с одной дамой, я с ней переговорила…»
На балу Понятовский был вежлив с Воронцовой до приторности. Даже на танец пригласил, хотя танцевать кривобокой Лизке было весьма проблематично.
— Только вы можете сделать кое-кого счастливыми…
Воронцова была счастлива уже: ее просили эти зазнайки! Всего-то надо было сообразить, что портные ночью по лесам на примерки не ездят. А еще говорят, что она глупа, но вот оказалась умней этих умников!
— Все решено, приходите в полночь в Монплезир, там вас будут ждать.
Если честно, то Понятовский струсил. Уже посидевший взаперти, когда, казалось, сама жизнь висела на волоске, он прекрасно понимал, что если великий князь добился от супруги правды, то может последовать простая дуэль, а значит, он должен быть не один.
На всякий случай Станислав позвал с собой графа Бранницкого, ну и, конечно, Нарышкина, бывшего всегда в курсе всего.
Петр встретил их в хорошем настроении и принялся смеяться:
— Ну не дурак ли ты? Сказал бы все сразу, не было бы никакой ругани и сидения под стражей.
Понятовскому не оставалось ничего, кроме как рассыпаться в комплиментах по поводу догадливости фаворитки (та снова счастливо хихикала), отличной организации охраны у великого князя (как же, не пропустили его, выходящего от княгини!), по поводу самого Петерштадта и Ораниенбаума. Великому князю понравилось, он смеялся, шутил в ответ и вдруг поднял палец вверх:
— Раз уж мы тут так хорошо беседуем, кажется, не хватает еще кое-кого…
Глядя ему вслед, Понятовский подумал, что сейчас появится Шувалов и попросит всех следовать за ним. Но всех ждал сюрприз.
Немного погодя Петр явился, таща за руку заспанную, едва причесанную, в туфлях на босу ногу и наспех надетом платье без нижних юбок Екатерину:
— Вот теперь все в сборе! Теперь, я думаю, все будут мной довольны!
Екатерина, которую муж грубо растолкал, потребовав, чтобы немедленно поднималась и шла за ним, обомлела, увидев столь многочисленную компанию. Это не была их веселая компания, кроме Петра и Понятовского, двое чужих мужчин, а она даже без нижних юбок, в платье на ночную рубашку и туфлях на босу ногу…
Довольный муж представлял ее компании. Лизка хохотала, но не над ее заспанным видом, а над тем, что все в сборе.
В каком сборе, что у них произошло? Муж и любовник… эти двое должны бы уже схватиться за оружие, а они весело смеялись! Нарышкин понял ее состояние лучше всех, шепнул:
— Все разрешилось хорошо, беспокоиться не о чем.
Что разрешилось?! Петр с Воронцовой позволили ей иметь любовника? Одно дело тайно встречаться со Станиславом по собственному желанию, даже рискуя репутацией, и совсем другое с разрешения ненавистного супруга. Петр «подарил» ей возможность наставлять ему рога, подарил ей возможность любить Понятовского. И хотя делал он это из лучших побуждений, такая подачка, да еще и с помощью Воронцовой, вызывала желание выть волчицей.
Но Станислав, почему он так подхалимничал перед великим князем? Расхваливал дисциплину голштинских солдат-часовых, сообразительность Воронцовой и самого Петра… Почему Станислав не вызывает Петра на дуэль, почему позволяет ее вот так унижать, вытащив полуодетую, непричесанную, почти в нижнем белье к чужим людям? Почему разрешает перед Барятинским, да и перед Нарышкиным, хотя тот и так все знает, выставлять их сугубо личные отношения? Почему он не протестует против слов Петра?