— Уважаемый! Уважаемый! — как будто ласково урезонивал меня охранник, но при этом успел резко и больно ударить несколько раз локтем в бок. — Спокойно! Спокойно!
Дядя Володя бесполезно бегал вокруг. Откуда ни возьмись появился Веня. Он стал нас разнимать. Вернее, он отцеплял мои руки от шеи охранника.
— Ребятки, ребятки! Ну что вы! — говорил он. — Не нужно драться!
Все закончилось очень быстро. Нас вытолкнули за оцепление и больше не трогали.
— Пропустите меня! — продолжала просить Наташа, но охранники, сцепившись друг с другом руками, повернулись спиной и стояли, как истуканы.
Наташа взглянула на меня со злостью. Дядя Володя, Веня и еще кто то стали ее успокаивать.
— Сейчас, — пробормотал я и попытался вернуться к флигелю, обойдя оцепление с другой стороны.
Увы, теперь и меня не пускали.
— Пустите! Мне можно! — горячился я. — Мне Папа разрешил!
Но все было напрасно. Они не пускали меня. Я стал делать знаки Петрушке, но он словно не замечал меня.
Около крыльца стоял черный легковой фургон связи. Там дежурил один связист. Петрушка и братья разбойники довольно часто подходили к нему, брали у него из рук трубку. «Да, Папа… Понятно, Папа…» — долетало до нас. Видимо, процесс шел полным ходом. Через некоторое время Парфен и Ерема побросали сигареты, сели в подъехавший лимузин и куда то уехали.
Наконец, Петрушка смилостивился, приблизился ко мне.
— Ну что вы, Серж, — покачал он головой, — неужели вы не понимаете, что вы мешаете? Разве вам нечем заняться?
— То есть как это?
— Ну, — сказал он, — вам есть чем заняться. Вам ведь Папа дал поручение, верно?
Пока я пытался договориться с Петрушкой, Веня увел Наташу по направлению к центральной усадьбе. Дядя Володя отправился в Пансион. Я же еще долго ходил вокруг флигеля. За последние два три час народу значительно прибавилось. Приехал профессор Белокуров со своей метафизической половиной. Явился о. Алексей с попадьей. Были наши вдовы, составившие между собой обособленный печальный кружок — три боевые подруги — бывшего полумаршала полугенералиссимуса, руководителя службы безопасности, а также блаженной памяти последнего всенародноизбранного. Прибыл наш главный банкир с супругой. Этот ходил упруго, как кот, даже по временам урчал, когда к нему подходил Петрушка. Несмотря на драматизм положения, банкир всячески демонстрировал уверенность в отличном исходе дела и жизнерадостность. Понаехавшие из столицы лидеры России что то деловито обсуждали, разбившись на группки. По большому счету никто не понимал, что же на самом деле происходит. Тут же слонялись многочисленные помощники Петрушки. Приковыляли даже наши старички. Только Майи и Альги не было видно. Девушки находились в столице и не торопились мчаться в Деревню. Майя, насколько мне было известно, веселилась вовсю. В столицу пожелала отправиться еще накануне, для чего Петрушка выделил ей для сопровождения парочку своих вертлявых помощников. Альга же, якобы, как примерная и скромная дочь собиралась провести все праздники у родителей.
Сначала я прислушивался к разговорам, но затем махнул рукой: все это смахивало на полную ахинею. Много чего наговорили, много. Свою долю бреда в общий котел продолжало лить и телевидение. Впрочем, дубовые телевизионные версии не шли ни в какое сравнение с оригинальными версиями «много осведомленных» и «приближенных» обитателей Деревни. Даже подумать об этом гадко.
Прогнозы по поводу дальнейшего развития событий предлагались самые разнообразные, и меня поражала легкость, с которой взрослые люди высказывали предположения о возможном количестве жертв в случае немедленного штурма, физические заключения о характере и скорости горения в условиях подземного тоннеля, последствия применения отравляющих веществ и т. п. Они словно соревновались друг с другом в изобретении ужасов. При этом, очевидно, никто толком не вдумывался в то, что в этом самом тоннеле находятся реальные люди — всеми уважаемые и любимые Папа и Мама, а также другие живые люди, хоть и из службы безопасности.
Потом я зашел в Пансион. В этот день учителя и воспитатели оставили детей в покое, лишь следили, чтобы те не отходили далеко. Но дети не спешили играть, беситься или искать себе каких-нибудь занятий. Они выглядели так, словно были погружены в процесс некоего торжественного ожидания. Ходили чинно, сидели одной компанией в одном из классов, словно именинники — тихие и радостные. Они уже знали, что завтра им предстоит увлекательная поездка в Москву к своему предводителю Косточке.
Чуть позже охранник привел в Пансион моего Александра, чтобы тот мог отдохнуть и поесть. Я видел, как Александр с аппетитом ел в столовой. Кстати, его спокойствие и прекрасный аппетит совершенно успокоили Наташу. Здесь ей никто не препятствовал, она подсела к нему, гладила по голове и что то шептала на ухо. Александр кивал, но по его лицу я видел, что он даже не слушает ее. Что касается меня, то я не стал к нему подходить: я не знал, что ему сказать, у меня вообще не было никакого плана действий, и мне не хотелось, чтобы он слушал меня с таким же выражением лица, с каким слушал мать, — лишь бы отвязаться. Но я наблюдал за ним. Товарищи не дергали его досужими расспросами. Он, видимо, лишь сообщил им, что все идет в соответствии с планом Косточки, и Москва уже обещана им Папой в безраздельное владение. Дети при этом не закричали «ура», не запрыгали от радости, однако было видно, что их переполняла чрезвычайная гордость. Пообедав и пообщавшись с товарищами, Александр опять отправился во флигель Папы, а я стал дежурить поблизости.
В теленовостях сообщали, что Папа ведет с террористами жесткие переговоры и что те даже пошли на некие значительные уступки. Сообщали (бог знает из каких соображений и с чего они это взяли!), что он полностью завладел инициативой. Это, естественно, приписывалось особым личным качествам нашего Папы, и, главным образом, его феноменальной воле, которой, как известно, «просто невозможно было противостоять». Наш популярный телекомментатор даже договорился до предположения, что, судя по всему, еще немного и Папа лично отправится к злоумышленникам и загипнотизирует их одним своим взглядом — так, что эти гады улягутся у его ног, словно дрессированные львы, и вообще без всякого сопротивления позволят предать себя в руки правосудия.
Служители выставили в саду перед флигелем Папы массу легких белых столиков и кресел, а официанты носили сюда с кухни и из бара закуски и напитки. Странно, что наша публика расположилась здесь в Деревне, а не в Москве у здания Концерна. Или, по крайней мере, около входа в тоннель, где оказался замурован Папа. Ждать, переживать и оказывать моральную поддержку там было бы, пожалуй, куда как логичнее.
В этот идиотский день все перепуталось. В частности, вдруг исчезла всегда такая непроницаемая граница между хозяевами Деревни и обслуживающим персоналом. И те, и другие неожиданно объединились и практически побратались в общем стремлении разузнать что-нибудь новенькое. Особенно все заискивали перед служащими Пансиона, которые, общаясь с детьми, могли быть в курсе подробностей драмы в Папином семействе.