Иногда мне казалось, что «дядя Володя» всегда был при нас, так естественно, по-родственному он вписался в наш круг. Кажется, его где-то откопала Мама. Не поручусь наверняка, но возможно, он приходился ей дальним родственником. Уж и не припомню, когда он впервые у нас появился. Он был самоучкой, без всякого педагогического образования, но одно время в самом деле учительствовал в обычной школе. Вот и все, что мне было о нем известно. Он был на редкость тихим и незаметным человеком. До того тихим и молчаливым, что все прошлые годы я его практически не замечал, словно он был пустым местом. От него ровным счетом не было никакой пользы, но и хлопот абсолютно никаких. Единственное, что как-то характеризовало его индивидуальность, это готовность к мелкой услужливости. Если нужно было посидеть с больным, проследить за тем, чтобы вовремя принять лекарство, сходить за чем-нибудь или подежурить у телефона, чтобы принять или передать необходимое сообщение, — дядя Володя всегда под рукой. Это было удобно. Даже довольно скуповатый Папа, у которого дядя Володя с самого начала состоял в штате на какой-то фиктивной должности при минимальном жаловании, терпел его и благоволил к нему.
По-настоящему определилась его роль в нашем кругу лишь несколько лет назад. Выяснилось, что дядя Володя — прекрасная нянька: ладит с детьми, с удовольствием возится с ними. Он находился при них неотлучно. Он, конечно, был чудак, наш дядя Володя, но Папа как бы даже поощрял некоторые его причуды. Мне запомнился один такой случай. Когда наши ребятишки были еще малышами, года по три-четыре, дяде Володе пришло в голову предстать перед ними «маленьким». Для этого он упросил Маму и Наташу, а также других взрослых подыгрывать ему — в присутствии детей обращаться с ним так как будто он тоже ребенок. Его привели в детскую и сообщили малышам, что вот, мол, дядя Володя «превратился» в ребенка и теперь стал «как маленький» и должен находиться с ними. Сначала дети пришли в недоумение, но дядя Володя до того убедительно принялся изображать младенца — ползал, играл в игрушки, а вдобавок, все взрослые совершенно серьезно обращались с ним, как с малышом, — что дети действительно поверили, что он превратился в «маленького» и, как ни странно, даже перестали обращать внимание на его «взрослую» внешность. У них завелись свои общие дела, сложились особые отношения. Они разговаривали, ссорились, мирились как будто были одного возраста… Даже теперь, когда дети подросли, давнишняя игра позабылась, они, кажется, продолжали отчасти воспринимать его как сверстника.
Сани двигались в строгом порядке, однако дистанцию удавалось выдерживать не всегда. В излучинах реки сани заносило, расстояние между ними то сокращалось, то увеличивалось, и это вызывало у пассажиров ощущение гонки, возбуждало горячий азарт, а стало быть, новые всплески эмоций.
Само самой, детвора еще больше раззадорилась. Их сани шли впереди, и, когда мы немного отставали, ребята восторженно вопили и показывали нам «носы». Когда же расстояние сокращалось, они начинали швырять в нас конфетами и покрикивали на своего возницу, чтобы тот поскорее погонял.
Дядя Володя не только не урезонивал детвору, но резвился пуще своих подопечных. Он едва ли не по пояс перегибался через борт, гримасничал, размахивал руками. На нем была теплая меховая шапка-кепка с наушниками. Порыв ветра сорвал ее и понес прямо под копыта летящих следом коней, но он только рассмеялся, встряхивая своими довольно длинными, хотя и реденькими русыми волосами и, словно прощаясь с любимой кепкой, послал ей воздушный поцелуй. Это вызвало дружный детский смех. Слава Богу, наши сорванцы не последовали его примеру, не стали швырять в ночь и свои шапки.
После очередного виража наши сани стали быстро настигать детей. От скорости даже дух захватывало. От разгоряченных коней валил пар. Дробно ударяли по льду подковы с насечкой, с грив, с упряжи отскакивали намерзшие на морозе от влажного дыхания лошадей гребенчатые сосульки, наподобие затейливого стеклянного литья, и, шлепаясь об лед, разбивались вдребезги. Острые стальные полозья со скрежетом резали во льду глубокие борозды, отбрасывая в обе стороны сверкающую ледяную пыль. Лучи прожекторами с вертолетов сопровождения, метались вдоль реки, раскраивая ночное пространство.
Сани приближались к большому черному железнодорожному мосту. По обеим сторонам реки, замерли в ожидании два скорых поезда. В ночи сияли рубиновые огоньки светофоров. Уютно светились окна вагонов. Движение было перекрыто до тех пор, пока кортеж не проследует под мостом.
Едва сани с детьми скользнули в тень под мост, как из саней вдруг выпал дядя Володя. Он вывалился нелепо, словно вытолкнутый из гнезда птенец-переросток, и, со всего маху ударившись спиной об лед, покатился прямо под копыта наших лошадей. Майя и Альга завизжали, я бросился внутрь салона и принялся что было мочи колотить по ударопрочной прозрачной перегородке. В тот момент я не сообразил, что возница не станет тормозить и останавливаться: ему это было категорически запрещено по всем инструкциям, дабы не нарушать порядок движения, не создавать опасных заторов. От неожиданности он все-таки натянул вожжи, кони захрипели, встали на дыбы, сани повело юзом. Правда, в следующее мгновение возница уже яростно щелкал вожжами, и кони поднатужились, чтобы снова рвануться вперед. Чтобы избежать столкновения, сани, идущие следом, приняли вправо, и дядя Володя, успевший кое-как подняться, но едва держащийся на ногах, непременно угодил бы под копыта или был искромсан полозьями. В эту критическую секунду, пока сани преодолевали инерцию, я успел распахнуть дверцу и, схватив дядю Володю за плечи, втащил его внутрь.
Мы оба тяжело дышали, словно после спортивного кросса. Дядя Володя улыбнулся, как нашкодивший ребенок. Из носа у его ползли тонкие кровяные змейки.
— А ловко я вывернулся, Серж, а? — еле слышно выговорил он, глядя на меня своими медленными голубыми глазами.
Я усадил его на сиденье, но он тут же повалился набок. Мы увидели, что в обмороке. Альга недоверчиво усмехнулась, но в глазах у нее стоял испуг. Майя взяла бумажную салфетку и стала промокать кровь. Дядя Володя открыл глаза и снова улыбнулся.
— В тебе ужасно сильно материнское начало, Майя, — сказал он.
— Дурак, — сердито отозвалась Майя и выбросила салфетку.
Кровь уже остановилась.
— Руки-ноги целы, Володенька? — спросил я. — Не тошнит?
Он ощупал себя и, покачав головой, признался:
— Такое чувство, будто все еще лечу вниз головой. Прямо акробат какой-то.
Мелодично, нетерпеливо запиликал телефон.
— Что там у вас за самодеятельность? — послышался недовольный голос Папы.
Пожав плечами, я передал трубку дяде Володе.
— Объясняйся, акробат!
— Это я, Папа, — торопливо заговорил он. — Все хорошо, все отлично!.. Нет-нет, я сам во всем виноват. Как говорится, сорок лет, а ума нет…
— Вот именно, — кивнула Майя.
Дядя Володя засмеялся.
— Но здесь тоже очень приятная компания… — начал он, но сразу умолк и опустил руку с трубкой. Должно быть Папа отключился на середине фразы.