Позднее я встретился с генералом Уокером во втором эшелоне наступления 12–го корпуса, и мы договорились, что одна колонна 80–й дивизии переправится через Майн, а другая — через Рейн.
Вернувшись в штаб—квартиру, я узнал, что оперативно—тактическое подразделение 9–й бронетанковой дивизии из состава Первой армии осуществило прорыв к югу, и Брэдли спросил меня, не желаю ли я прибыть в Висбаден, атаковать который я собирался. Я, конечно, немедленно ответил согласием, а затем полетел в Бад—Кройцнах повидать полковника Хайнса. Когда я прибыл туда, он лежал на операционном столе без сознания. Тяжелое зрелище.
27–го мы перенесли командный пункт в Оберштейн, заняв бывшие казармы 107–го немецкого пехотного полка под началом полковника Гронау. Здесь в числе трофеев нам достался огромный, вырезанный из дерева имперский орел, которого мы отправили в Военную академию Соединенных Штатов как дар от Третьей армии.
28 марта возникли трения между отдельными частями. Поскольку 80–я дивизия завершила переправу через Рейн и Майн без проблем и выдвинулась к Висбадену, равно как штурмовая бригада 76–й и оперативно—тактическое подразделение 9–й бронетанковой дивизии, какое—то время ситуация оставалась напряженной, поскольку казалось, что вот—вот все там начнут палить друг в друга. В конечном итоге мы развели их, отправив 9–ю бронетанковую и 76–ю туда, где им полагалось находиться.
Полковник Э. М. Фикетт, командир 6–го кавалерийского полка, вместе с оперативным подразделением 8–го корпуса, пересек автобан и держал курс на восток, действуя на редкость успешно, в то время как 4–я бронетанковая проделала более двух третей пути к Гессену. 6–я бронетанковая также форсировала Майн прямо во Франкфурте и теперь продвигалась на север.
С другой стороны, мы изрядно нервничали, поскольку не могли получить никакой информации о том, как обстоят дела у посланного в восточном направлении оперативного подразделения 4–й бронетанковой дивизии.
Обговаривая с Брэдли проблему разграничения флангов между Третьей и Первой армиями, я внес предложение, чтобы мы, после того как будет взят Кассель, на который мы теперь нацеливали направление своего главного удара, повернули на восток и атаковали треугольник между Дрезденом и Лейпцигом. На мысль эту меня навела работа с картами, а также беседа с генералом Жиро из французской армии. Брэдли идея понравилась, и мы разработали план возможной операции.
Жиро сказал, что члены его семьи — полагаю, жена и две невестки — находились в плену где—то в окрестностях Веймара. Я предложил отправить его адъютанта с 4–й бронетанковой дивизией, которая, как представлялось в тот момент, должна была добраться туда быстрее других. Родственников Жиро в конечном итоге спасли, равно как и бельгийскую принцессу, которая немало рассказала нам про лагерь для важных особ женского пола к северу от Берлина. Она сообщила, что в том лагере содержалось около четырех тысяч женщин, чьи мужья занимали заметные посты в рейхе, и что те женщины являлись, по сути дела, заложницами. Кормили их там, судя по всему, неплохо, однако немцы казнили немало девушек и молодых женщин — принцесса сама видела это из окна барака, где жила. Вроде бы даже казни происходили каждую ночь, так что она под конец практически лишилась сна. Нам всем казалось, что она изрядно преувеличивает.
29 марта в состав Третьей армии перешли 70–я пехотная дивизия под началом генерал—майора А. Дж. Барнетта и 13–я бронетанковая генерал—майора Дж. Б. Вогена; эти соединения, однако, надлежало оставить в резерве Штаба командующего союзническими экспедиционными силами к западу от Рейна. Такое положение нас вполне устраивало, поскольку улучшало ситуацию в тылу, и мы дислоцировали 70–ю вдоль берега Рейна от Кобленца до Оппенгейма. Мы также нашли применение приданным Третьей армии четырем кавалерийским бригадам, которые нам прежде приходилось держать в резерве. Брэдли попросил меня оставить одну пехотную дивизию как резерв армии в сборном пункте где—то поблизости от Франкфурта или Висбадена. Выбор пал на 5–ю пехотную дивизию.
Что же касается всего прочего, дела шли нормально. 4–я и 6–я бронетанковые дивизии уверенно продвигались, хотя 11–я бронетанковая, которая повернула в восточном направлении, застряла под Ханау. Темпы наступления северных дивизий 8–го корпуса также замедлились, в основном из—за того, что Первая армия самостоятельно провела разграничение позиций на флангах, не согласовав свои действия со штабом 12–й группы армий и вразрез с принятыми там решениями, в результате чего правая граница Первой армии пролегла ровно поперек маршрута наступления 87–й дивизии. В конечном итоге недоразумение было устранено и границы выровнены.
30 марта немецкое радио передало заявление о том, что некая американская бронетанковая дивизия, наступавшая на Хаммельсбург, была окружена и уничтожена. [217]
Мы получили указания наступать на линии рек Верра и Весер, а затем продвигаться к востоку от реки Эльба. Данный маневр высокое начальство предписывало нам выполнять медленно. Мы же, напротив, указывали, что в данном случае единственным способом избежать потерь было как можно более быстрое продвижение.
6–я бронетанковая дивизия при поддержке частей 80–й и 65–й пехотных дивизий достигла точки в двадцати километрах к юго—западу от города Кассель.
31 марта я полетел в новую штаб—квартиру 12–го корпуса, расположенную к востоку от Франкфурта, где объяснил командиру и его офицерам, что, проследовав через линию рек Верра и Весер, их подразделение должно будет продвигаться со скоростью не свыше двадцати — двадцати пяти километров вдень. Я намеревался лететь к командиру 20–го корпуса, чтобы обрисовать Уокеру ситуацию, однако он сам приехал в штаб—квартиру 12–го корпуса, и мы все решили на месте.
Затем я поехал на поле, чтобы отправиться в 8–й корпус, когда приземлился самолет с генералом Сайбертом, начальником разведотдела Двенадцатой группы армий, который попросил меня повременить. У него имелся, как он уверял, многообещающий план захвата центра германских коммуникаций в окрестностях Гота, Эрфурта, Веймара и Ордруфа.
Прямое аэродрома я позвонил в штаб 12–го корпуса, чтобы задержать Уокера до нашего с Сайбертом возвращения туда. К сожалению, Уокер уже уехал, однако его удалось перехватить, и он вернулся в штаб почти тогда же, когда мы с Сайбертом приехали туда. Мы изложили идею быстрого наступления на Веймарском четырехграннике с Эдди на правом фланге и Уокером — на левом. Я сказал командирам корпусов, что они получают величайший шанс вписать свои имена в историю. Надо было пошевеливаться, и я дал Уокеру разрешение обойти Кассель, чтобы ускорить продвижение.
Затем я полетел на командный пункт 7–го корпуса чуть к западу от Лимбурга. Лимбургский аэродром принимал самолеты транспортной бригады, привозившие по полтонны бензина практически ежеминутно. Если бы не авиация, мы бы уже остались без горючего.
Прежде чем я уехал из штаба корпуса, я добился от Гэя согласия договориться по телефону о границах между 8, 20 и 12–го корпусами, так как мы собирались поместить 8–й корпус в середину. Мидлтона вариант разграничения устраивал. Однако ввиду предстоящего наступления на Веймарский четырехгранник и возможной немецкой контратаки из предместий Ганау, я велел ему отложить операцию, поскольку с той позиции, которую он занимал около Лимбурга, он самым наилучшим образом мог воспрепятствовать любым поползновениям противника нанести нам удар со стороны Ганау.