Я был поражен мощностью взрыва и точностью попадания. Это не было похоже на огненное веретено от разрыва обычной противотанковой гранаты, у которой кумулятивный разрыв. Здесь было что-то мощное и фугасное. Из фермы раздались крики, но я не обращал на них внимания и вместе с оставшимися стрелял и стрелял по селу. Когда я заменял магазин на автомате, мои глаза непроизвольно взглянули на ферму. Солдат там уже не было; они перебирались через канаву и тащили на руках раненого, тело которого мешком висело на их руках. Когда раненого перетащили через виадук, последней перескочила препятствие рыжая шевелюра Валеры.
Пора было отходить и нам. Патронов оставалось по магазину, да и следующим выстрелом нас могло накрыть. Каменная стенка, надежно прикрывавшая нас от пуль, от прямого попадания даже противотанковой гранаты могла не выдержать и развалиться. При этом мы могли быть поражены градом каменных осколков, образовавшихся при разрыве кумулятивной гранаты.
— Отходим по двое. Саш, ты с Баштовенко первыми до сенохранилища, а я с Бычковым за вами. Вперед!
Оставшись с сержантом последними, мы экономно расстреляли по полмагазина и, услыхав за спиной стрельбу Винокурова и Баштовенко, тут же побежали назад. Затем мы выпустили остатки патронов, сидя на склонах сенохранилища. Услыхав сзади стрельбу двух, прикрывающих нас, автоматов, мы побежали к глубокой и заросшей камышом канаве, которую уже с трудом преодолели.
Когда мы вылезли на поверхность, я увидал картину с отдыхающим бойцом на лоне природы: на расположенном к Первомайскому склоне виадука на спине лежал мой солдат Баштовенко и, довольно улыбаясь, отдыхал от суровых будней войны. Такое демонстративное пренебрежение к опасности и смерти меня даже покоробило:
— Эй, мудаковатый, чего на виду у боевиков разлегся? Своей пули хочешь дождаться?
Словно завершая мою фразу, из села раздалась длинная пулеметная очередь. Боец Баштовенко стал медленно переворачиваться через бок и открылся для того, чтобы я смог отвесить ему для ускорения хороший пинок под зад. Но над головами опять сильно затрещало. Передумав торопить подчиненного, я стал быстро карабкаться вверх по склону.
Выпустивший в ответ по боевикам последние два-три патрона контракник Бычков с разбега взбежал на скользкий от грязи склон и догнал нас уже на самом верху.
Перебирались мы через виадук уже без единого патрона. И лишь сидя на дневке у костра, я вдруг почувствовал, как же сильно устал за эти несколько часов.
Сразу же у всех поднялось настроение. Если не считать раненого пулеметчика, все вернулись из этой мясорубки целыми и невредимыми.
Построив группу на тропинке, мы с лейтенантом проверили оружие, чтобы у каждого бойца был свой ствол. После этого я приказал им пополнить боезапас и получить сухой паек. С утра солдаты только попили чаю с сухарями, потому что на полный желудок тяжело бегать, да и если пуля попадет в живот, то желательно, чтоб он был пустой. Сейчас же, когда все было позади, я не собирался больше ни с кем делиться продовольствием, и каждый боец получил по коробке сухпая и по несколько банок яблочного пюре. В предыдущие дни солдаты получали по коробке в день на двоих, так как приходилось подкармливать то десантников, то горнопехотинцев, то восьмой батальон, то комбата с его оравой заместителей и связистов. Сегодня же мои бойцы поработали на славу и имели полное право на хорошую еду и сон.
Осталось лишь две коробки на нас, троих офицеров группы, и нам этого вполне хватало.
Через минуту вокруг костра засновали солдаты с банками, кто-то сел в сторонке снаряжать магазины патронами. Сзади меня окликнули по имени. Я обернулся, и в этот миг знакомый офицер из 8-го батальона щелкнул фотоаппаратом. По всем законам военного суеверия, фотографироваться на войне было крайне нежелательно.
Я было нахмурил брови, хотел сказать что-то резкое, но махнул рукой. Настроение у меня было хорошее, и не хотелось его портить.
— Товарищ старший лейтенант, а я даже и не догадывался, что у вас такие хорошие вокальные данные, — сказал мне, улыбаясь, Бычков.
Я посмотрел на снаряжавшего магазин сержанта и тоже засмеялся:
— В такой переделке не то что песни, а оперные арии запоешь!
— Что угодно, только не похоронный марш, — сказал сидевший у огня Стас, который за этот день организовал эвакуацию раненого пулеметчика из моей группы, а потом обстреливал Первомайское из правофлангового пулемета. Он расстрелял больше половины лент и теперь подходил с серьезным видом к знакомым офицерам, горделиво объясняя им, что благодаря именно ему, старшему лейтенанту Гарину, раненый пулеметчик не истек кровью на поле боя, а вся остальная разведгруппа во главе со старшим лейтенантом Зариповым («Да что одна группа! Целый отряд спецназа под руководством майора Перебежкина!») вернулась обратно практически без потерь, благодаря исключительно виртуозному пулеметному прикрытию скромнейшего российского офицера. При заключительных словах Стас, аки красна девица, застенчиво тупил глазки, но большой палец правой руки уверенно тыкался в его же грудь, указывая на спасителя всего батальона, а то и человечества. Но этот эффектный финал ему довелось испытать только с двумя-тремя офицерами, которые были молоды, юны и вообще не нашего батальона. Основная же масса потенциальных жертв его красноречия предпочитала спасать свои уши и отправлялась дальше по своим делам.
Винокуров и я отдыхали и грелись у костра, одновременно слушая и посмеиваясь над россказнями Гарина.
На глаза попался солдат Баштовенко, которому я погрозил кулаком и пообещал устроить ему веселую жизнь, если он еще раз будет демонстрировать показательный отдых на виду у боевиков.
Раненый пулеметчик лежал под навесом и довольно улыбался. Для него война уже кончилась; его укололи промедолом, и ему осталось только дождаться вертолета. От сухпайка он отказался и теперь опустошал баночки с яблочным пюре.
— Филатов, после госпиталя к нам вернешься? — спросил его я.
— Ну конечно, товарищ старшлейтнант, — слегка заплетающимся языком проговорил солдат.
Наркотик уже начал действовать, и пулеметчик постепенно засыпал. По заключению нашего доктора, ранение его оказалось не очень тяжелым, и через три месяца он уже будет здоровым солдатом.
Вскоре командиров групп вызвали к комбату в расположение второй группы. Там уже собрались почти все офицеры и контрактники. Жарко пылал костер. Вокруг него сидели на корточках несколько солдат и разогревали баночки с кашей и тушенкой.
Остальной народ приготовил на шомполах кусочки мяса и дожидался, пока догорят дрова и на углях можно будет поджарить военный шашлык. Гомон и шум стоял сильный: участники недавнего боя, оглохшие от перестрелки, громко рассказывали офицерам из восьмого батальона все или почти все интересные моменты штурма. Те лишь завороженно молчали, глядя в рот собеседнику. Капитан-артиллерист Гарбузов, горячо что-то рассказывавший, заметил меня и сразу вспомнил про свой автомат: