— Скоро ты там адвокатом станешь, — продолжал посмеиваться доктор.
— Нет, не стану. Я ведь поступил было в наш Ростовский госуниверситет на юридический факультет. Наивный был тогда, вот и подумал, что со всеми заслугами и льготами смогу проучиться там без денег. Сначала на собеседовании мне намекнули, что нужно бы зарядить, но я им сразу сказал, что денег они не получат.
Ну они так тихо зубками скрипнули и затаились на время. А я сам ходил на лекции, писал все курсовые и рефераты, первую сессию сдал на одни «пятерки». А на второй сессии мне две «пары» как влепили подряд, мол, доходи, парень, до нужной кондиции. Я подумал и послал этот государственный университет далеко и надолго.
Над дневкой нависла гнетущая тишина, и только ручеек продолжал журчать неподалеку от нас.
— Тащстаршлейтнант, а вы тогда говорили, что тот солдат-пулеметчик остался жив, — вспомнил вдруг сержант-контрактник.
— Я тебе сколько раз говорил, что здесь мы все на равных и на «ты», — поправил я его. — Прошло то время, когда мы были на «вы». А этот солдат тоже потерял зрение полностью, но он еще частично парализован — плохо ходит. Но зато сочиняет песни, играет на гитаре и сам поет их. Я тут кассету взял послушать для вас.
Я достал из кармана подарок майора-замполита — маленький диктофончик «Сони» и нажал на кнопку. Прозвучал слегка искаженный перебор гитарных струн, и молодой голос запел под стиль вальса:
Мы пятые сутки от холода злеем,
Вот пятые сутки не спим мы пока.
Здесь вам не разгулье, не танцы-веселье,
Здесь пули танцуют бешеный вальс.
Ночь пеленает глаза, укрывая нас мглой,
Ветер свистит, обвевая нас мерзкой зимой.
Не спи — не теряйся, дождись хотя бы утра,
Ну а пока — война… война…
Крики «Аллах» кидают нас в нервную дрожь.
Знаю ведь я, что меня просто так не возьмешь
Весь в напряженье, снова борюсь сам с собой,
С этой игрой,
с низкой игрой,
с мерзкой игрой.
С этой войной…
Утром пошли в наступленье лишь двадцать ребят
Против тех ста, кто залег в тех домах.
Бой был неравен, и кто-то из наших был сбит.
Но мы положили тогда одну третью их сил.
Бой был жесток, хоть дрались среди нас — пацаны,
Кто-то — бывалый, а кто-то не видел войны.
Смерть — не игрушка, и в фильмах нельзя ее внять.
Ну а пока — война… война…
Весь Первомайск пылает адским костром,
Друг твой лежит, сраженный гранатным огнем;
Он бился, спасая с террора людей,
Ну а теперь… теперь… теперь…
Кто же спасет очень нам нужных парней?..
Я выключил диктофон и вынул кассету:
— Это из его ранних песен. А теперь он выступает на конкурсах бардовской песни и занимает призовые места.
— А его чем-нибудь наградили? — спросил маленький солдатик.
— Дали орден Мужества. Да что толку от этого ордена, если пенсия у него чуть больше трехсот рублей. Мы с ним на пару сейчас подали в суд на военкомат. Хотим по Гражданскому кодексу выиграть возмещение вреда в размере утраченного заработка. Не знаю, может, что-то и получится.
— Ну да. У этих оглоедов тяжело что-то выиграть. Они скорее удавятся, чем лишнюю копейку инвалиду добавят, — вставил кто-то.
— А кого еще наградили? — спросил начальник разведки.
— Про Героев я вам тогда сказал. Ну, понятное дело, что наш Перебежкин самым главным Героем оказался. А вот когда писали представления на Героев России, то оказалось, что майор-замполит должен был сам на себя и составить это представление. Он же на должности замполита бригады был. Вот он и отказался писать бумаги на самого себя, хотя он на все сто процентов заработал это звание.
Еще всем офицерам и прапорщикам добавили по звездочке на погон. Ордена понадавали тоже почти всем. Да-а-а. Еще их наградили именным оружием. Дали всем по пистолету Макарова. Всем, кроме Лехи Сарыгина. Но Леха — мужик, послал все командование на хер и написал рапорт на увольнении из армии. Уж кто-кто, а он это наградное оружие заслужил честно. А его просто кинули. И его пистолет достался комуто из штабных.
— Ну штабные своего шанса что-то ухватить на халяву не упустят! — с иронией прокомментировал доктор.
— Да, еще пистолет не дали прапорщику, ну которого Гамлет зовут. Он ведь в тыловом дозоре вместе с Лехой Сарыгиным был и прикрывал отход остатков моей группы. Его тоже из гранатомета ранили в руку, и она потом перестала работать у него. Ну а начальство подумало, раз рука не действует, то значит и наградное оружие особо так не нужно. Ему дали еще послужить в бригаде на должности старшины роты, а потом уволили из армии.
— А ты? — спросил лейтенант.
— Я как был старлеем, так им и уволился, хотя все сроки подошли капитана получать. Да и сам командующий округом на представлении на мое увольнение написал свою резолюцию: «присвоить звание капитан и уволить». Но его тут в Москву перевели, а при новом командующем меня втихаря и уволили. Штабным крысам было лень написать другое представление на мое увольнение и отправить его в штаб округа. Правда, уволился я с другой должности. Это начальнику штаба бригады спасибо. Не то что другие брехуны. Он сейчас в Москву перевелся. А вместо него начальником штаба бригады стал Грибок.
— Это тот самый? — спрашивает лейтенант.
— Тот самый. Уж это точно с его подачи стали брехать, что Златозуб меня бросил раненого. Накануне вечером был же боевой приказ, что подносят боеприпасы и эвакуируют раненых группы из 8-го бата. Златозуб меня перевязал и оставил на этого козла. А он смылся сам и даже солдат не прислал. «Ну ладно. Находись пока тут», — зло передразнил я. Водка начала бурлить во мне. Успокоившись, я продолжал:
— А Валере наш комбат приказал отойти с группой — вот он и отошел к пехоте.
— А что еще болтают? — спросил кто-то.
— Наш Перебежкин перед поступлением в академию такую статью в «Солдате удачи» накалякал — обалдеть можно. Оказывается, на пути боевиков было установлено минное поле, и все мины сработали. От первой группы еще до подхода боевиков осталось только пять человек, которые потом побежали в тыл. В образовавшуюся брешь хлынули боевики. А остальные группы раскрылись, как створки ворот, и в упор расстреляли чеченцев. Ну прям как стадо баранов. А я, оказывается, был ранен еще до того, как чеченцы подошли к нашему валу. А в конце статьи благодетель мой пишет, что весь гонорар передает мне, лейтенанту, полностью потерявшему зрение в этом бою. Испоганил всю картину и думает, что я из-за его подачки буду молчать. А я опять немного обиделся и в суд подал на этот журнал «Солгать неудачно», может, чего и высудим.
— Ну ты даешь! — засмеялся доктор и откинулся на спину.
— Они там что, совсем с ума посходили? — раздраженно сказал наш полковник. — Так и хочется им мозги вправить.