Рваное Ухо изволил почивать — зарывшись в подушки, укрывшись персидским ковром, подсунув под голову сразу две чалмы с пышными страусиными перьями. Рядом тихонько хныкала обнаженная девчонка лет четырнадцати. Но никуда не уходила. Хотя, куда ей идти? Уличной толпе в лапы?
— Подъем! — пихнул Зверев казака в бок. — Вставай, ночью надо было отсыпаться!
— А-а? — приоткрыл атаман соловые глаза. — Ой, княже! Любо тебе, княже! Как мы ныне османов…
— Ничего ныне нет! — гаркнул на него князь. — Вставай, отплываем!
— Куда? Зачем? Весь город наш!
— Ты города пришел грабить — или полон православный освобождать, за веру драться?! — присев рядом, сжал его щеки пальцами Зверев. — Вставай, собирай ватаги. Мы отплываем. Всех освобожденных и добычу в два струга уместить, да пусть пара казаков на Дон их отгонит. Все, что не поместится — бросить! Понятно?
— Да как же, княже?! — встрепенулся атаман. — Как бросить?
— Быстро бросить! — повысил голос Зверев. — Людей с уходящих стругов на захваченные торговые корабли пересадить, на каждой лодке только по два гребца оставить! Шевелись!
— Ты это, княже, не забывай, — выпрямился атаман Рваное Ухо. — Мы тебе не холопы. Ты тут нами не помыкай.
— В полдень с холопами отплываю, — отрезал Зверев. — Кто не успеет — выбирайтесь, как хотите.
— Ты погоди, не горячись, — моментально сменил тон Саразман. — Казаков, их же собрать еще надобно. Да посадить! Не горячись, княже. Мы же душой к тебе! Люб ты нам! До конца пойдем, как крест поцеловали!
— Пусть в османские одежды переодеваются, какие кто найдет, — добавил Андрей. — Чтобы даже вблизи не отличить было. Кто лучше всех замаскируется, тому первая доля.
— Ага, Андрей Васильевич, — навострил уши атаман. — Все сделаем!
Но до полудня собраться не успели ни казаки, ни сам князь. Степные витязи никак не могли решить, что отправлять на Дон, а что оставлять здесь, кому плыть, кому идти дальше. Андрей же, узнав, что тряпья среди холопьей добычи совершенно нет, отпустил их приодеться — и потерял до самого вечера. Дело кончилось тем, что добычу отправили-таки на четырех лодках, но с одним пожилым казаком. На весла сели освобожденные из неволи пленники. Таких набралось восемнадцать душ! Шесть женщин и дюжина мужиков, проведших в этом заброшенном селении целых четырнадцать лет. С ними попросились и трое гребцов, которые наплавались на всю оставшуюся жизнь и теперь желали только одного: выйти на сушу и двинуться домой.
Победители окончательно покинули город только вечером. Опасаясь, что ночью кому-нибудь захочется снова пройтись по Керчи, Зверев приказал поднять якорь и направился вдоль берега на запад. Ему повезло: среди не понимающих русский язык, освобожденных гребцов оказалось несколько человек, умеющих обращаться с парусом и управлять пузатыми грузовыми кораблями. Видимо, это были пленники с разграбленных где-то в Средиземном море купеческих посудин. Других знаний от них не требовалось — флот тупо двигался вдоль берега в пределах прямой видимости, без карт и лоций, готовый всей своей мощью обрушиться на любое замеченное селение.
Однако города и веси словно разбежались от страха: за два дня путникам на глаза не попалось ни единой деревеньки! И это — в благословенном курортном Крыму!
Вторую ночь путники провели на берегу, причалив к пляжу под каменистым обрывом. Поутру галера и «торговцы» ушли вперед. Струги, способные напугать своим видом местных жителей, получили приказ ждать еще полдня.
Одетые в фески, замотанные кушаками казаки в нетерпении толпились на носах кораблей, вглядываясь в горизонт. И вскоре после полудня фортуна смилостивилась над страждущими. Суша сперва плавно пошла вправо, потом на горизонте появилась темная неровная полоса, быстро превратившаяся в холмистый берег. Тут и там попадались рыбацкие фелюки, проверяющие сети. Далеко слева четыре белых паруса доказывали, что ватажники приблизились к какому-то оживленному морскому пути. Берег разрастался, проявились очертания крепости: башни, стены, вытянутые от берега причалы.
— Японский городовой, — сглотнул Зверев. — Илья, Пахом, пищали готовьте. Свечи зажгите в фитильницах. Саразман, и вы готовьтесь.
Вот здесь мы и умрем все до последнего, с великой честью.
Чем дальше, тем яснее становилось, что они наткнулись не просто на крепость, а на настоящий мегаполис. По нынешним меркам, разумеется. Город со стороны суши ограничивался высокими пологими горами, зелеными от густого леса. Между горами и бухтой имелся взгорок, на котором стояла монументальная твердыня: стены — как в Новгороде, башни — выше раза в полтора. Размерами — почти с новгородский кремль. Ниже цитадели во все стороны расползался город. На глазок — как все новгородские посады вместе взятые. Только здесь проживало тысяч тридцать человек, если не больше. Причем все эти кварталы также окружала каменная стена! Пусть и не такая могучая, как в центральном укреплении — но тоже не подарок. А ведь и вокруг этого города раскинулись жилые посады! Завершающей точкой обороны стала приземистая каменная башня, что возвышалась над причалами порта. Стволы меж ее зубцами гарантировали безопасность купцам и гибель пиратам, рискнувшим появиться в городской бухте.
Андрей ощутил себя муравьем, который собрался скушать на завтрак голубого кита. Казаки тоже притихли, созерцая столь долгожданную добычу.
— План прежний! — кашлянув, сообщил Зверев. — Только к воротам пойдет боярин Даниил Федорович. Я, Пахом и пятеро холопов берем портовую башню. Саразман с казаками караулит до того момента, как первый отряд войдет в ворота, после чего вместе со всеми бежит им на помощь. Холопы ждут на галере и обороняют корабли, если придется. Веселее, мужики. Где наша не пропадала?! Керчь захватили, и этот городишко возьмем.
— Это Кафа, — сказал вдруг боярин Адашев. — Я понял, про нее посол наш отписывал, боярин Телепнев. Почитай, столица османская в Крыму. Хан крымский в Бахчисарае сидит, а наместник османский — здесь.
— Понял, атаман? — повернулся к казаку Зверев. — Наместника живым брать! Даниил Федорович его к государю повезет. То-то будет, чем перед детьми в старости похвастаться…
Подбирая паруса и сбавляя ход, «торговцы» поворачивали к порту, выбирая свободные места у причалов. Галера прошла дальше всех, приткнулась носом между двумя трехмачтовыми шебеками, благо «клюв» позволял спокойно высаживаться и таким образом. Даже удобнее — можно обойтись без сходней.
Поглаживая утонувшую в складках кушака рукоять сабли, князь первым сошел на берег, вальяжно двинулся вдоль причалов. Сзади подобострастно семенили холопы в потертых халатах и фесках. Боярин Адашев в чалме с надломанным пером и парчовом халате двинулся к воротам, забросив руки за спину и бросая по сторонам суровые взгляды. Казаки с ятаганами изображали его стражу, жестами отгоняя с дороги путников.
Признаков тревоги нигде заметно не было. Что до башни — дверь в нее была открыта нараспашку, охраны никакой. Янычар наверху откровенно манкировал обязанностями, усевшись на краю площадки и свесив ноги.