Только когда затравленный газетами и придурочными офицерскими женами, этим бабьем, которое мутит воду по всему миру, а потом рвет от досады волосы на голове, когда генерал Карлос Пратс, масон, живописец и лучший конный наездник чилийской армии, державшийся подальше от сумасбродных политиков, оставил пост командующего сухопутными войсками и вместо него и по его рекомендации на эту должность был назначен генерал Пиночет, стало понятно, что все кончено. Хотя ничего дурного сказать о Пиночете было нельзя: обычный военный, топограф, отец пятерых детей и мужественный человек. Наконец, он был членом той же самой ложи, в которую входили Альенде с Пратсом, почему они ему и доверяли.
Танки, сделав несколько выстрелов, не причинивших зданию большого вреда, откатились, чтобы дать возможность авиации начать бомбить дворец с воздуха. Все это напоминало нелепый военный парад изменившей своему командующему армии. Он позвал адъютанта, сказал, что ни один военный не достоин чести с ним оставаться, отослал от себя, а потом обнял его и поблагодарил за службу.
Пара «Хоукер хантеров» пролетела над Ла Монедой и выпустила по ракете. Они попали точно в здание, которое занялось огнем, стаи голубей испуганно носились над площадью и не знали, куда сесть. От дыма становилось трудно дышать. Он послал людей в подвалы за противогазами. Надел маску сам и почувствовал, что ослеп. Стекла очков в противогазе моментально запотели, на полу валялись осколки оконного стекла, штукатурка, разбитые лампы и плафоны. Он приказал открыть краны, и Ла Монеду начало заливать водой.
Среди людей поднялась паника. Двое — секретарь правительства и заместитель министра внутренних дел — закричали, что сопротивление бессмысленно, надо идти и торговаться с генералами. Убеждать их. Искать компромисса. Требовать, чтобы срочно созвали парламент. Они говорили очень убедительно, так, как еще вчера говорил он сам, и он не возражал.
Переговорщики с поднятыми руками пересекли площадь, и потянулись часы ожидания. Парламентеры не возвращались, здание горело. Карабинеры проникли на первый этаж. Поредевшая охрана забаррикадировалась. Он был готов к тому, что сейчас ворвутся солдаты и убьют его, но вместо штурма сквозь выбитые стекла полетели гранаты со слезоточивым газом. Дым пожара и едкий газ наполнили помещения дворца.
Любимая собака Ака скулила и не понимала, что происходит. Горстка людей из личной охраны оставалась рядом с ним, но он видел по их лицам, что они ждут приказа сдаться. И с каждой минутой бессмысленность его упорства становилась все очевиднее.
— С вами хочет поговорить какой-то бельгиец.
Невысокий, невзрачный человек в перепачканной одежде и грязных ботинках приблизился к нему.
— Что вам угодно?
— Меня просили передать вам, что вы не до конца изучили архитектуру этого здания, — сказал человек бесцветной скороговоркой. — Из подвала дворца можно пробраться подземным ходом к холму Санта-Люсия.
— Чушь!
— Я только что по нему прошел. Возле Вальпараисо стоит подлодка. Она возьмет вас на борт, и через несколько часов вы будете далеко отсюда. Вам придется изменить внешность, имя, прошлое, о том, что вы живы, не будет знать ни одна душа, включая вашу жену и детей. Но это небольшая плата за возможность прожить вторую жизнь.
— Какая чушь! — повторил он.
Охрана сложила оружие, и было видно, как карабинеры выводят из здания людей.
— Я предполагал, что вы так ответите, — сказал бельгиец, вставая и протягивая руку, — и на вашем месте…
— Вы никогда не будете на моем месте, — сказал он и выпрямился, руки не подав. — Куда лучше стрелять наверняка — в сердце или в голову?
— В голову.
Он кивнул и зашел в одну из пустых комнат. Сел на диван. Карабинеры были совсем близко. Он слышал их голоса. Привидевшийся ему призрак маленького оборванца растворился в воздухе, исчез в пороховом дыму или скрылся в туннеле, хотя откуда тут было взяться туннелю? Не было подводных лодок у Вальпараисо, и невозможно туда добраться. Все это такой же бред, как обещание братьев не бросить его в последнюю минуту. Бросили… Что-то он сделал не так. Но что, не узнает уже никогда. Или узнает через несколько минут.
Он испугался, что не успеет, его опередят и вырвут автомат, и приставил к подбородку дуло «Калашникова», который когда-то подарил ему Фидель. Стрелять надо наверняка. Не очень эстетично, когда размозжит голову, зато не выйдет осечки. Он, правда, обещал жене вернуться, но что поделать, если не мы историю, а она нас творит. Вот и все, командор, товарищ сеньор президент, сенатор, студент, мальчик Чичо, вот и все.
— Эй, иностранец!
Питер поднял голову.
— Прыгай, черт побери!
— Я требую, чтобы мне предоставили связь с посольством.
— Прыгай, я сказал! Кто не прыгает, мумия — так?
— Вы не имеете права меня держать.
— Прыгай, или я вставлю тебе в зад шило. Посольство бандитов не покрывает. Зачем ты приехал в Чили, дерьмо?
Во всей тюрьме уже много часов подряд прыгали коммунисты, социалисты, члены правительства и профсоюзные боссы, застигнутые в том, в чем были. Только в полночь людям разрешили передохнуть, но часовой попался беспокойный. В коридоре шумели и не давали уснуть, а когда Питер наконец закрыл глаза, двое карабинеров внесли в камеру избитого до крови маленького босого человека в лохмотьях и наручниках и бросили на цементный пол.
Человечек застонал, потом произнес что-то знакомое на незнакомом, но очень мелодичном, полнозвучном и выразительном языке, и, услышав его хриплый голос, Питер ахнул:
— Бенедиктов!
— Мерзавцы, ах, какие мерзавцы!
Питер сел на корточки, достал носовой платок и стал обтирать разбитое лицо языковеда.
— Господи, кто вас так? Да на вас места живого нет!
Бенедиктов загнул еще более длинную руладу, в которой Питер не понял ничего, кроме энергичного корня, похожего на фламандское приветствие «добрый день». Он застучал в дверь. Появился белоголовый охранник с красными, как на сделанной дешевым аппаратом фотографии, глазами.
— Что надо?
— Снимите с него наручники и вызовите врача.
— Может быть, сеньорам угодно пригласить медсестру и сделать массаж? осведомился альбинос и с удовольствием выругался, сожалея, что иностранец не поймет.
Но иностранец понял.
— Вы за это ответите! — крикнул он дрожащим голосом. — Вы имеете дело с подданным бельгийской короны.
— Я имею дело с военнопленным, — равнодушно сказал охранник, — который был захвачен с оружием и оказал сопротивление властям республики Чили, дерьмо.
— Оставьте этого дурачка, Питер, — пробормотал Бенедиктов, с трудом шевеля разбитыми губами. — Подите сюда. Вы знаете, какой сегодня день?