А вот с готовкой я оплошала. Им не нравится, как я готовлю; они говорят, слишком нежная пища, они к ней не привыкли. Да и продукты здесь не такие, как дома. Они совершенно меня не слушаются. Когда я пытаюсь варить поссет, молоко не створаживается, а пригорает. Мука слишком грубая, вся моя выпечка распадается на куски. Говядина жесткая, и я не представляю, как сделать ее сочной и мягкой наподобие нашей английской баранины. Здесь баранину не едят, и овец не разводят — только коров и свиней. Ветчина и бекон очень соленые, и их почти невозможно есть. Котелок нагревается слишком сильно, и у меня все всегда пригорает. И что бы я ни пыталась готовить, во всем ощущается привкус кукурузы, даже когда я ее не использую. В общем, больше меня не подпускают к плите. В кухне я делаю только то, что велит мне Джудит: чищу и режу овощи, мою посуду.
Но больше всего меня ценят за мое умение шить. Теперь в доме Хеймейкеров шитьем занимаюсь я. Джудит решила, что это будет моей обязанностью, чему я была только рада. На нескольких «швейных штурмах» меня просили прошить центральную часть, которая первой бросается в глаза, когда одеяло лежит на кровати.
Сейчас я шью одеяло для Доркас — на замену тому, что она отдала мне на свадьбу. Это первое из трех одеял, которые я ей должна. Доркас захотела узор аппликаций, его тут называют «Президентским венком». Это повторяющиеся круги из красных цветов и зеленых листьев на белом фоне. В центре — венок из цветов, вокруг него — листья, а вокруг листьев — опять цветы. Цвета смотрятся ярко и сочно, они усиливают друг друга и выделяются на белом фоне. Получается красиво, но, на мой взгляд, чересчур броско. Мы с тобой привыкли к иным оттенкам, более светлым и нежным. Я нарисовала узор на бумаге, чтобы Доркас посмотрела, нравится ей или нет. Она меня просто замучила: то ей нужны темно-зеленые листья, то светло-зеленые, то большие венки, то поменьше, то только ромашки, а то ромашки вперемежку с тюльпанами. И вот мы вроде бы все решили, и я уже вырезала заготовки, но у Доркас возникла очередная идея. Я думала, мне придется выбросить все лоскутки (а их было немало) и прослыть расточительной и бесхозяйственной, однако в кои-то веки мне на помощь пришла Джудит. Она сказала Доркас, чтобы та меня не донимала, и я сама знаю, как лучше сделать. Хоть в чем-то я сама себе хозяйка.
Мне удалось убедить Доркас, что ткань можно использовать не только однотонную, но и узорчатую. Поэтому на красном рассыпаны крошечные синие точки, а на зеленом — желтые, и аппликация смотрится не такой плоской. Это была моя маленькая победа, и теперь я охотнее берусь за работу. К тому же техника аппликации намного проще лоскутного шитья, и я уже скоро закончу первое одеяло. Возможно, когда я примусь за следующее, у меня получится договориться с Доркас, что это будет лоскутное одеяло. Хотя по времени получится намного дольше.
Иногда я задумываюсь: а почему бы не сшить одеяла себе и, когда они будут готовы, просто отдать Доркас обратно ее одеяла? Мы ими не пользовались. Мы с Джеком спим под моим подписным одеялом и под белым свадебным одеялом, которое нам сшили здесь. Но я ничего не сказала Джудит. Мне кажется, ей и Доркас не понравится такой вариант. Мои одеяла все равно будут качественнее, и Доркас захочет забрать их себе при условии, что я шью узоры, какие она выбирает сама. Мне очень хочется сшить именно лоскутное одеяло, поскольку Доркас не очень знает такое шитье, и я смогу выбирать узоры, которые нравятся мне. Наверное, я стану делать края с простеганными перышками, хотя это достаточно сложно и трудоемко. Тогда, может, за всеми этими красно-зелеными венками и цветами еще будет видно мое настоящее шитье.
Наверное, мама уже попросила тебя вернуть мне одеяло с «Вифлеемской звездой», которое я отдала тебе, уезжая в Америку. Мне было стыдно об этом просить, но я знаю, что ты, моя лучшая подруга, поймешь меня и не обидишься. В силу обстоятельств мне пришлось выйти замуж гораздо раньше, чем я ожидала. И я была к этому не готова — и в том, что касается одеял, и во всем остальном. Надеюсь, когда-нибудь я сошью новое одеяло и отправлю его тебе.
Твоя навеки подруга,
Хонор Хеймейкер
Когда начало холодать, Хонор забеспокоилась о беглецах, спящих на улице. На тех немногих, кого она видела мельком, было совсем мало одежды. И никаких теплых вещей. Большинство беглецов проходили через ферму по ночам. Они просто брали еду, какую им оставляла Хонор, и исчезали. Но иногда они являлись при свете дня и прятались в лесу Виланда. В октябре уже были заморозки, а в ноябре пошел снег, и Хонор размышляла, где можно прятать беглецов, чтобы им было тепло. Ответ напрашивался сам собой: на сеновале. Но это было слишком очевидно. Охотники за рабами сразу пойдут обыскивать сеновал. Плюс к тому, у амбара постоянно кто-то есть. Они с Джудит и Доркас дважды в день доят коров, и Джек каждый день поднимается на сеновал, чтобы взять сена на корм животным и свежей соломы для их подстилок. Однако ничего лучше Хонор придумать не смогла. В курятнике никого не спрячешь — куры сразу поднимут шум. Коровы, свиньи и лошади тоже станут проявлять беспокойство, если поблизости окажется кто-либо чужой. В сарае, где стоит повозка, холодно и неуютно. Дровяной сарай расположен слишком близко к дому. К тому же Хонор всегда нравился сеновал. По ее собственным ощущениям, это было самое лучшее место на ферме: спокойное, тихое и безопасное. Место, где можно укрыться от всех.
Первым беглецом, которого Хонор спрятала на сеновале, был мальчик лет двенадцати. Она нашла его за курятником, когда пришла собирать яйца. Он так замерз, что едва смог пошевелиться. Хонор дала ему кусок хлеба, который был у нее с собой, и сказала:
— Дождись, пока мы не уйдем на собрание… в церковь. — Потом спрячься в амбаре, на сеновале. В соломе в дальнем углу. Не шевелись, если туда кто-либо зайдет. Я тебя позову, когда приду сама.
Хонор знала, что, поскольку сегодня воскресенье, день отдыха, Джек не будет менять соломенные подстилки, а только покормит животных.
Вечером начался дождь, холодный ноябрьский дождь со снегом. Хонор сказала Джеку, что ей нужно в уборную. Она честно дошла до уборной, оставила там фонарь и вслепую бросилась к амбару.
— Это я, — тихо промолвила Хонор, поднявшись на сеновал. Она услышала, как мальчик выбрался из-под соломы, но не увидела его в темноте. Лишь почувствовала запах его пота и страха, когда он приблизился. — Вот, возьми. — Хонор протянула ему кусок холодной говядины и две вареные картофелины.
Их руки соприкоснулись, когда он взял еду.
— Спасибо.
— Тебе нельзя здесь оставаться. Сегодня ночью ты должен уйти. Иди в Оберлин, это в трех милях к северу. В Оберлине найдешь Мельничью улицу. Там есть красный дом. Если увидишь свечу в окне, выходящем на задний двор, значит, можно входить.
Хонор ушла, не дожидаясь ответа, потому что боялась, что ее хватятся дома. Даже снизу ей было слышно, как мальчик с жадностью набросился на еду.
На следующий день Джек уехал продавать сыр, а Джудит с Доркас принялись варить яблочный джем. Хонор вызвалась покормить свиней, собрала в ведро яблочные очистки и вышла во двор. Она хотела удостовериться, что мальчик не оставил никаких следов, но с удивлением обнаружила, что он никуда не ушел. Когда она поднялась на сеновал, он сладко спал на соломе. Хонор разбудила его, и он вскочил, готовый бежать.