Хонор честно пыталась сдержать обещание, данное Хеймейкерам, но в итоге ее благие намерения пошли прахом. Однажды утром, в апреле, когда Хонор с Доркас вышли из амбара после утренней дойки, со стороны леса Виланда вдруг послышался тонкий, пронзительный плач, похожий на крик младенца. Они остановились и прислушались. Крик младенца раздался снова, но теперь он звучал глухо, словно кто-то прикрывал малышу рот.
Хонор резко развернулась и двинулась в сторону леса. Почки на деревьях уже раскрывались, и весь лес будто подернулся зеленой дымкой.
— Ты куда собралась? — Доркас бросилась следом за ней. — Тебе мама что говорила?
— Может, это не беглецы. Кто-то просто заблудился в лесу.
Прижимая к груди младенца, в кустах ежевики сидела худенькая, невысокая женщина с кожей цвета некрепкого чая. Очень молоденькая, почти ребенок.
— Вы собираетесь меня выдать? — спросила она.
— Нет, — ответила Хонор.
— У меня пропало молоко. Вот почему она плачет.
— Доркас, принеси молока. И чего-нибудь поесть, — попросила Хонор.
Доркас сердито зыркнула на нее, но направилась к дому.
Пока они ждали, Хонор пыталась ободряюще улыбаться малышке, хотя чувствовала, что улыбка выходит натянутой.
— Сколько ей?
— Четыре месяца. Даже не знаю, почему я решила бежать с младенцем на руках. Это неправильно, так нельзя. Но я не могла больше терпеть.
— А ты откуда сама?
— Из Кентукки. За нами гонится мой хозяин. И с ним какой-то еще охотник за рабами из здешних мест.
Хонор похолодела.
— Его зовут Донован?
Девушка пожала плечами.
— Они где-то рядом?
— Были в Веллингтоне, а где теперь, не знаю.
— Значит, недалеко. Мы не можем спрятать вас здесь. Но в лесу вполне безопасно. Главное, не подходить близко к дороге. — Хонор принялась объяснять, как найти дом миссис Рид в Оберлине, но девушка не слушала ее. Она смотрела куда-то поверх плеча Хонор. Доркас вернулась и привела с собой мать.
Джудит Хеймейкер протянула девушке кружку с молоком. Та попыталась напоить ребенка, но малышка пока не умела пить самостоятельно. Тогда молодая мать обмакнула палец в молоко и поднесла его ко рту дочери.
— Кто направил тебя сюда к нам? — строго спросила Джудит.
— Одна женщина из Веллингтона, мэм, — рассеянно промолвила девушка, все внимание которой было сосредоточено на ребенке.
— Как ее звали?
Девушка пожала плечами.
— Как она выглядела?
— Белая женщина. Кожа такая… слегка желтоватая. Как будто она болеет.
— Где ты ее видела?
— На дворе за магазином.
— За каким магазином?
Хонор попыталась предостеречь девушку взглядом.
— Не знаю, мэм. — Та помедлила, а потом вдруг просияла, словно обрадовавшись, что смогла что-то вспомнить. — У нее были перья в карманах.
Хонор мысленно застонала.
— Она что, держит кур?
— Нет, мэм. Они были крашеные, синие и красные.
— Шляпница. — Джудит выразительно посмотрела на Хонор и вновь повернулась к девушке. — Твой ребенок допил молоко?
Малышка уже наелась и теперь спала. Девушку тоже явно клонило в сон — глаза слипались, голова клонилась на грудь.
— Тогда тебе надо уйти, — проговорила Джудит тоном, не терпящим возвращений.
Девушка вздрогнула и широко распахнула глаза. Она отдала кружку Доркас и поднялась, явно привыкшая к тому, чтобы проделывать все движения, не тревожа сон дочери. Она уложила спящую малышку на кусок полосатой ткани, подняла ее и пристроила за спиной, завязав концы ткани узлом под грудью.
— Спасибо, — сказала она, глядя в землю, и поплелась прочь, с трудом передвигая ноги.
Джудит развернулась и направилась к дому.
— Я поеду в Веллингтон и поговорю с этой Белл Миллз, чтобы она больше не посылала к нам цветных.
Хонор и Доркас двинулись следом.
— Лучше я поговорю с ней сама, — сказала Хонор.
— Я не хочу, чтобы ты с ней общалась. Она на тебя плохо влияет.
Хонор еле сдержала слезы.
— Тогда я ей напишу. Можно?
Джудит усмехнулась.
— И напиши, чтобы она больше сюда не ездила, потому что здесь ей не рады. Покажешь мне письмо. К сожалению, я тебе больше не доверяю.
* * *
Фейсуэлл, Огайо
3 апреля 1851 года
Дорогая Белл!
Я пишу к тебе с просьбой не посылать беглецов в Фейсуэлл. Мой муж и его семья считают, что нельзя подвергать риску ферму, и я полностью с ними согласна. Недавно в Гринвиче арестовали одного из Друзей за то, что он помогал беглецам. Его приговорили к шести месяцам тюрьмы и немалому штрафу. Сейчас, с принятием закона о беглых рабах, подобное происходит повсеместно.
Я безмерно благодарна тебе за доброту и отзывчивость, которую ты проявила ко мне, — и особенно в самом начале, когда я была одинока и нуждалась в поддержке и помощи. Однако мы считаем, что тебе лучше не приезжать к нам в Фейсуэлл. Наши пути слишком разные. Но я желаю тебе счастья и радости и буду молиться о том, чтобы твой путь всегда озарялся светом.
Всего наилучшего,
Хонор Хеймейкер
Джек собирался в Оберлин, и Хонор поехала вместе с ним, чтобы отправить письмо Белл Миллз. Хонор не была в городе уже несколько месяцев: сначала из-за снега и холода, а потом — из-за того, что дорога размокла и повозка не могла проехать по глубокой грязи, а Джек не разрешал жене ездить верхом из опасений, что это может повредить ребенку. Но постепенно погода установилась, дорога просохла, и, когда Джек отправился в Оберлин — ему надо было доставить сыр в колледж, — Хонор отправилась с ним.
Джек высадил ее у магазина Адама Кокса, но она не стала туда заходить. Дождалась, когда муж уедет, и пошла быстрым шагом по Мейн-стрит. В Оберлине жил один человек, которому Хонор должна была рассказать о своем решении.
Хотя она столько раз направляла беглецов в этот дом, сама там не бывала ни разу. Но, добравшись до поворота на Мельничью улицу и увидев маленький красный дом сразу за мостиком через узкую речку, Хонор вдруг оробела и решила немного пройтись, чтобы собраться с духом. День выдался погожий и ясный, в небе сияло солнце, по которому Хонор соскучилась за зиму.
Она решила пройти еще дальше на юг, до окраины города, где сейчас строили железную дорогу. Там уже начали вырубать лес, но поезда пустят не раньше чем через год. А в итоге железная дорога протянется еще дальше на запад и соединит Кливленд с Толедо. Хонор не понимала, почему люди стремятся туда. Она сама никогда не бывала западнее Фейсуэлла. Гораздо больше ее привлекали дороги и поезда, уходящие на восток, хотя она знала, что любая дорога все равно закончится на берегу Атлантического океана. А этот барьер ей никогда не преодолеть.