Фанни неохотно приблизилась, с опаской поглядывая на поверхность утеса. Она, похоже, так и не преодолела страха перед падающими обломками.
— Видите эту челюсть? — Мистер Бакленд провел вдоль нее пальцем. — Красивая, не правда ли? Рыло разбито, но все остальное не тронуто. Она станет прекрасным наглядным пособием для лекций об окаменелостях.
Он уставился на Фанни, словно не желая упустить ни слова из ее ответа, и был озадачен, когда она с отвращением скривила лицо. Мистеру Бакленду трудно было понять, что другие не испытывают того же, что и он, по отношению к окаменелостям и скальным породам.
— Вы видели тех найденных Мэри тварей, когда они выставлялись в городе? — не отставал он от нее.
Фанни помотала головой.
Он еще раз попытался втянуть ее в какое-нибудь занятие.
— Возможно, вы хотели бы помочь? Можете подавать молотки. Или Мэри могла бы показать вам, как искать другие окаменелости.
— Нет, спасибо, сэр. У меня есть своя работа.
Когда Фанни повернулась, чтобы пройти обратно к своему безопасному местечку подальше от утеса, лицо ее было полно презрения. Будь я помоложе, то ущипнула бы ее. Но она и так была достаточно наказана, находясь вместе с нами на берегу и зная, что само ее присутствие способствует находкам тех самых вещей, которые она ненавидела. Должно быть, она терпеть не могла эту свою роль и предпочла бы отдраить сколько угодно горшков на кухне в «Трех чашах».
Позже к нам подошла мисс Элизабет, охотившаяся в одиночку. Она нахмурилась при виде Фанни, которая теперь вытащила и плела какое-то кружево, хотя я не понимала, как ей удается не испачкать его при таком обилии грязи вокруг.
— Что она здесь делает? — спросила мисс Элизабет.
— Изображает компаньонку, — сказала я.
— Вот как! — Мисс Элизабет понаблюдала за ней какое-то время, потом покачала головой. — Бедная девочка, — пробормотала она, прежде чем двинуться дальше.
«Это вы виноваты в том, что она здесь, — хотелось мне сказать. — Если бы вы не вели себя так странно с мистером Баклендом, то могли бы остаться с нами и избавить Фанни от ее пыток. И я бы тоже так не мучилась из-за того, что она сидит там, напоминая мне о таких женщинах, которые живут в хороших домах, с мужем и детьми, какой я никогда не стану».
Фанни была с нами почти все лето. Обычно она сидела на камнях поодаль или следовала за нами на расстоянии, когда мы бродили по берегу. Она не жаловалась, но я понимала, что она терпеть не могла, когда мы уходили далеко, к Чармуту или за мыс. Она предпочитала оставаться ближе к Лайму, у Пушечного утеса или у Церковных утесов. Тогда, если ее проведывала какая-нибудь подружка, Фанни приободрялась и становилась более уверенной. Они сидели, поглядывая на нас из-под шляпок, перешептываясь и хихикая.
Мистер Бакленд пытался заинтересовать Фанни тем, что мы находили, или показать ей, что надо искать, но она всегда говорила, что ей и так есть чем заняться, и вытаскивала свое кружево, шитье или вязанье.
— Она думает, что эти кости — козни дьявола, — наконец объяснила я ему тихим голосом, когда Фанни, опять ответив ему отказом, ушла и села со своим кружевом. — Они ее пугают.
— Но это абсурд! — воскликнул мистер Бакленд. — Это Божьи твари из прошлого, и бояться здесь совершенно нечего.
Он встал с колен, как будто собирался пойти к ней, но я поймала его за руку.
— Пожалуйста, сэр, оставьте ее в покое. Так будет лучше.
Когда я взглянула на Фанни, она пялилась на мою руку, лежавшую на рукаве мистера Бакленда. Она, похоже, всегда замечала, когда его рука касалась моей, если он передавал мне какую-нибудь окаменелость, или когда я хватала его за локоть, если он спотыкался. Она так и разинула рот, увидев, как мистер Бакленд обнял меня в тот день, когда нам удалось извлечь из утеса крокодилью челюсть. Так что ее сопровождение только усугубляло двусмысленность нашего положения, потому что, как я подозревала, Фанни давала ход множеству городских сплетен. Возможно, нам было бы лучше оставаться наедине, без свидетельницы, сообщавшей обо всем, что она видела, но чего не понимала. Люди в городе по-прежнему странно на меня поглядывали, а за спиной у себя я слышала смех.
Бедная Фанни. Мне следовало быть к ней добрее, ведь, возможно, она поступала так не со зла.
Моим ремеслом лучше всего заниматься при плохой погоде. Дожди вымывают окаменелости из утесов, а штормы отдраивают уступы от водорослей и песка, так что увидеть в них можно гораздо больше. Пусть Джо и променял поиски окаменелостей на ремесло мебельщика из-за плохой погоды, но я была как папа: никогда не имела ничего против холода и сырости, только бы находить антики.
Мистер Бакленд тоже всегда был готов выйти на берег, даже если шел дождь. Фанни приходилось идти с нами, и она жалко ежилась под своей шалью, сжавшись в комочек среди валунов, чтобы защититься от ветра. Тогда мы часто оказывались единственными людьми на берегу, потому что при плохой погоде приезжие предпочитали идти в свои купальни, где была вода с подогревом, или играть в карты и читать газеты в Курзале, или пить грог в «Трех чашах». В дождь на берег выходили только серьезные охотники.
Однажды в дождливый день под конец лета я находилась на взморье вместе с мистером Баклендом и Фанни. Больше никого на этом отрезке берега не было, хотя в какой-то момент мимо прошел Адмирал Антик, выведывая, чем мы здесь занимаемся. Мистер Бакленд обнаружил какой-то шишковатый хребет недалеко от того места, где мы выкопали челюсть из Церковных утесов, и полагал, что это может быть рядом позвонков, оставшихся от того же животного.
Я орудовала зубилом, пытаясь высвободить кости из-под камня, как вдруг мистер Бакленд меня покинул. Через минуту подошла Фанни и встала рядом, и я поняла, что мистер Бакленд, должно быть, писает в морс. Он всегда старался не смущать меня и ускользал, чтобы заняться своими делами, уходя достаточно далеко, чтобы я ничего не могла увидеть. Я привыкла к этому его обыкновению, но Фанни оно всегда беспокоило, и лишь в таких случаях она подходила к утесу, поближе ко мне. Даже после нескольких недель в его обществе она все еще немного боялась мистера Бакленда. Его дружелюбие и постоянные вопросы таким, как Фанни, представлялись чересчур странными.
Я почувствовала к ней жалость. Дождь припустил, и с обода шляпки на лицо ее падали капли. Было слишком мокро, чтобы шить или вязать, а ведь нет ничего хуже, чем не иметь никакого занятия во время дождя.
— Почему ты просто не отвернешься, когда он туда спускается? — спросила я, пытаясь хоть чем-то ей помочь. — Он ведь не будет размахивать своим мужским достоинством у тебя на глазах. Для такого он слишком хорошо воспитан.
Фанни пожала плечами.
— А ты когда-нибудь видела эту штуку у мужчин? — спросила она чуть погодя.
По-моему, это был первый вопрос, который она задала мне за десять лет. Возможно, дождь вконец ее измотал.
Вспомнив о белемните, который мисс Элизабет показывала Джеймсу Футу на этом пляже много лет назад, я улыбнулась: