— Плохо, — согласился Зверев. — Что теперь делать, и не знаю…
— Укреплять стану по прежнему замыслу, — ответил князь. — До ссылки роспись я давал государю. О строительстве засек и укреплений по берегам Оки и иным местам, для обороны удобным, и острогов на двести верст от нее южнее, на Осколе, Ахтырке, Цне. Там гарнизоны стоять будут крепкие, от них еще верст на двести к югу дозоры выходить станут, за татарами следить. Коли опасность случится, пахари, что окрест острогов обитают, в крепостях спрячутся. Крепостей татары брать не умеют, ничего с ними не случится. А пока басурмане от первого дозора нашего до засечной черты на Оке доберутся, времени изрядно пройдет. Мы к тому часу рать собрать успеем, дабы набег ударом встретить. Сражаться татары тоже не способны, убегают, силу увидев. Вот и станут с Руси несолоно хлебавши уходить. Мы же, как люди окрест острогов обживутся и размножатся, их новой засечной чертой соединим, а новые крепости еще южнее выстроим. Так, неспешно, до моря Черного и доберемся.
— На века планируешь, княже.
— Я же не татарин, от набега до набега жить. Земля русская вечна, вот на века и мыслю [17] .
Зверев промолчал, решив, что напоминать о своем предсказании сейчас не ко времени.
— Кстати, игумен Филипп на соборе объявил о своем согласии стать митрополитом новым, — вспомнил вдруг князь Воротынский. — Заявил открыто, что порядки новомодные, опричные не приемлет, но власть всякая от Бога, а потому за царя он все равно с искренностью молиться станет.
— Филипп старец святой, он любому смертному любой грех отмолит, — перекрестился Зверев. — Так что теперь Иоанн может спать спокойно. Ничего с его душой на Страшном суде не случится.
— Да, хорошо ты мне о Страшном суде напомнил, Андрей Васильевич, — встрепенулся Михайло Воротынский. — Поведай-ка мне, друг любезный, что за кошмар такой ты с татарами при осаде Рязани сотворил? Сказывали холопы боярина Лавли, самый ад ты на них обрушил. Тайна сия мне бы при обустройстве черты засечной зело пригодилась.
— Нет там никакой тайны, — отмахнулся Андрей, попивая терпкое вино. — Три бочки с порохом под ногами у басурман подорвал, вот и вся тайна. Для твоего дела хитрость бесполезная, потому как закапывать порох надолго не выйдет, отсыреет. Во многих местах многими людьми такие мины закладывать не получится: кто-нибудь да проболтается, татары настороже будут. Опять же, огнепроводные шнуры горят долго, и для успеха дела басурман на заминированное место нужно сперва заманить, потом удержать, пока не шарахнет. И хорошо бы толпой заманить, поодиночке ведь куда проще из пищали и лука отстреливать. А они ведь тоже не дураки, два-три раза попадутся, потом осторожничать начнут, присматриваться. Чуть замешкаются, и все, порох без пользы сгорит.
— Это ты верно заметил, разбойники они осторожные. — Печально вздохнув, князь подлил гостю вина. — Главная их сила как раз в трусости и состоит. Крепости они не штурмуют, в сражения не вступают. Прибежали, убежали — вот и вся тактика. И ничего с ними не сделаешь! Коли они армию видят, враз разворачиваются и шпоры коням дают. А раз не сражаются никогда, то и потерь не несут. А потерь не несут — посему и в силе. Вот кабы сражаться их заставить, мы бы спесь-то с них быстро сбили. Кровью бы умыли по самое горло. Хорошо бы нам самим к ним с визитом отправиться! Тут бы они никуда не делись, собственный дом всяко пришлось бы защищать.
— Ходил я к ним в гости после того, как отец мой в полон попал, — вспомнил Зверев. — Должен сказать, морока преизрядная. То есть сами-то их крепости без особого труда берутся, тут они тоже стойкостью не отличаются. Но вот путь выходит дальний, долгий. Без крепкого мира с ляхами Русь на столь долгий срок оголять опасно. Да еще шведы бунтуют, и чем завершится — непонятно. Плохо, что Земский собор мир в Ливонии утвердить отказался, плохо.
— Плохо, — согласился князь. — И хитрость твою с заманом на пороховые бочки для обороны использовать не получается — тоже жалко.
— Заманить… — прищурился Андрей. — Заманить бы их сюда, где у нас все силы уже в кулак собраны, да здесь разом и прихлопнуть? Тогда и риска не будет войско с родной земли уводить, и им в чужом краю трудно. Проводники проводниками, но, местности не зная, в ловушку угодить можно запросто. Завести татар в непролазное место, да пути выхода и перекрыть. Куда им тогда деваться? Придется сражение принимать.
— Не пойдут в непролазные чащобы, не дураки, — отрицательно мотнул головой князь. — Может, они дорог и не знают, но не до такой степени, чтобы в чащу или болото вместо богатых волостей поворачивать.
— Значит, пусть идут куда хочется, — щелкнул пальцами Андрей. — В хорошее, богатое место. Их ведь не удивит, что в богатой волости крепости сильные есть? Нужно завести их в такое место, где коннице татарской маневра не будет, прижать их к городу с надежной крепостью, да и прихлопнуть! Откажутся они богатый город пограбить, если удачу посулить? Нет. Сами взять способны? Тоже нет. А если им путь отхода от этого города в степь перекрыть, как они без сражения удерут?
— Это уже дело ты сказываешь, — затеребил бороду воевода. — К городу они и правда пойдут, коли дорога открыта будет. Если мимо рати спрятанной их пропустить, а потом выступить и дорогу перерезать, тут им деваться выйдет некуда, перебью голубчиков всех до единого. Одно плохо. Тут как с порохом твоим — дважды одна и та же уловка не пройдет. Сегодня одних вырежу, завтра другие придут. И уже учеными окажутся.
— Значит, нужно заманить столько, чтобы в следующий раз приходить оказалось некому. Чтобы даже на развод не осталось!
— Как же я тебе это сделаю? — развел руками Михайло Воротынский. — Я же не султан османский, чтобы всех басурман на коней разом посадить и в указанное место завести.
— Есть такая возможность, княже, — расплылся в широкой улыбке Зверев. — Наливай, сейчас я тебе кое-что расскажу. Перед полоцким походом довелось мне по поручению царскому несколько раз в Крым, в империю Османскую съездить. И узнал я там много интересного. В том числе про «зикр», знаешь такой обычай? «Зикр» — это закон исламский о правилах обращения с неверными. С нами то есть. Басурмане считают, что мы можем жить токмо рабами ихними, и делают все, чтобы этого достичь. По «зикру» помогать нам никак нельзя, дружить с нами тоже, мир можно заключать, только если мы сильнее многократно, а если нет — то воевать и покорять всенепременно! Коли неверный слаб, басурманин добить его и поработить обязан, кровь из носа! А значит это, друг мой, что, если османский султан узнает, что Русь слаба стала и воевать не хочет, что хочет мира и покоя — тут же покорять нас примчится, можешь не сомневаться! Вот тут его всей нашей силой ловить и надобно. Заманить и в порошок растереть. После этого лет пятьдесят, а то и все сто мы про татарские набеги ни разу не услышим, можешь быть уверен. Будут в своей норе раны зализывать да новых басурманчиков взамен пропавших отращивать. Только ставки для подобного результата должны быть подняты выше самой высшей планки. Ловушка лишь единожды сработать может и на мелочи размениваться нельзя.