Наконец солнце, подустав, снизилось к горизонту настолько, что вдоль стен форта протянулись длинные сине-фиолетовые тени, давая некоторое облегчение от зноя, немилосердно палившего защитников несколько часов кряду. Когда свет дня пошел на убыль, над османскими позициями уныло полетели звуки труб, и тогда, выбираясь из каменных щелей и угнездий на подступах к форту, назад к своим ложементам поползли засевшие там сарацины. Когда в окопах укрылись последние, кто мог до них добраться, снова загрохотали пушки на вершине гребня, возобновляя обстрел Сент-Эльмо. Люди за баррикадами инстинктивно сгорбились и сжались кто как мог.
Томас тронул за руку Ричарда.
— Я с докладом к Миранде. Будешь здесь за старшего, пока не сменят. Вернусь сразу, как только смогу.
— Слушаю, сэр, — чопорно ответил Ричард и, улыбнувшись, уже другим голосом добавил: — Хорошо, отец.
— Пригибайся, без нужды не высовывайся. Договорились?
Ричард кивнул, а Томас посмотрел на него так, словно делал это в последний раз, чувствуя при этом знакомый укол вины и нежной привязанности. Ну всё, пора.
Он двинулся присядкой, пока угол стены не перестал скрывать его от башни и равелина. На обеих высотах маячили макушки: враги следили за фортом. Вот с тыловой башни бахнуло несколько выстрелов: сарацины углядели движение на соседнем участке стены. Томас воспользовался этим и рывком промахнул открытое пространство к ведущей во двор лестнице. Со стороны равелина донесся слабый крик, а за ним последовала целая гроздь выстрелов. Вокруг летела каменная крошка, но рыцарь, не снижая темпа, несся по ступеням вниз — через две, через три, — рискуя потерять равновесие. Внизу лестницы он, чтобы погасить скорость, налетел на слепой отрезок стены. Сюда выстрелы попасть уже не могли, и можно было отдышаться. Вокруг здесь громоздились обломки камней, а пылища стояла такая, что першило в горле. Людей было немного: враг теперь мог простреливать почти все обозримое пространство.
Восстановив дыхание, Томас бочком пробрался через двор к часовне — к счастью, расположенной вне линии огня. Внутри у дверей отвлеченно поигрывала в кости небольшая группа людей, даже не подняв на входящего глаз. Строение часовни не походило на обыкновенную церковь: оно было встроено непосредственно в канву форта, и узкие, похожие на бойницы окна в вышине придавали храму сумрачности — словом, не самое веселое место для гарнизонных молитв. Обычно часовня вмещала до четырех сотен человек единовременно, но нынче вечером людей здесь была буквально горстка, у кафедры близ огороженного алтаря. Большинство офицеров, а также отец Роберт Эболийский, уже собрались; Томас приблизился по проходу меж скамьями, на ходу отстегивая от латного воротника шлем, освободиться от которого было истинным блаженством.
Капитан Миранда сидел на принесенном стуле — левая рука на перевязи, правая лодыжка в шине из кусков обломанного копейного древка. Колено перетягивала окровавленная повязка. Как и остальные, капитан был до волдырей обожжен солнцем, губы запеклись коркой. Полковник Мас успел за день получить ранение, и лицо его едва угадывалось под повязкой, закрывающей глаз и добрую половину головы. Ранены были и большинство офицеров — не офицерское собрание, а настоящий лазарет. Все как один измотаны, запущенны; бороды, некогда ухоженные, теперь косматы и взлохмачены, с запекшейся кровью и крошками от наспех перехваченного куска съестного.
— Рад по-прежнему видеть вас с нами, сэр Томас, — выдавил улыбку Миранда. — Я вижу, вы у нас один из немногих, кто еще способен передвигаться.
Томас с напускной бодростью кивнул и сел на одну из скамей, стараясь не обращать внимания на тупую боль в конечностях и неприятно липнущую к телу одежду, которую он не менял вот уж больше недели. Разговор не складывался: все ждали прибытия последнего из офицеров, и когда тот, наконец, сел, Миранда обратился к своим подчиненным:
— Господа. Нас на стенах осталось меньше сотни, да и те в основном раненые. За турками теперь тыловая башня, и с нее они могут обеспечивать прикрытие наступающим через ров. К тому же через остатки парапета им удалось перекинуть мосты на рамных опорах. Так что конец близок. Запас пороха у нас почти иссяк. Сомневаюсь, что мы сдержим утренний натиск. — Миранда сделал паузу. — Находясь в несравнимом меньшинстве, мы, тем не менее, хорошо сражались. Будем надеяться, что этим мы выиграли достаточно времени для того, чтобы Великий магистр успел подготовить для противостояния вражескому натиску Биргу и Сенглеа, когда мы сами сопротивляться уже не сможем. Я отдал приказ спрятать или же уничтожить от вражеского поругания гобелены, святые дары и реликвии. Как только отец Роберт Эболийский и прочие братья управятся с этой задачей, они обойдут наши позиции, исповедуют, причастят и соборуют всех, кто изъявит желание. Полковник Мас присмотрит за тем, чтобы напоследок были наполнены чаны с водой, после чего емкости будут осквернены вражеской падалью. Остальным из вас надо будет уничтожить все, что хоть как-то может быть использовано неприятелем. — Приостановившись, он оглядел собравшихся. — На цитадели приготовлен сигнальный огонь, откуда его видно через бухту. Если цитадель падет, то пусть последний из вас зажжет его. После этого каждому останется стоять за себя. Хочет ли кто-то что-нибудь сказать?
Руку поднял один из рыцарей помоложе:
— Сир, быть может, еще не поздно эвакуироваться? Мы могли бы попросить добровольцев встать в арьергарде, а сами тем временем подать сигнал в Биргу подогнать лодки.
Миранда покачал головой:
— Слишком поздно. Теперь, когда враг оценил обстановку, он не замедлит смести тех немногих из наших, что останутся в прикрытии, а остальных сарацины забьют при попытке оставить форт. Кроме того, у нас чересчур много раненых, и нам их не вывезти. Надо смириться с участью и преисполниться решимости сражаться до конца так, чтобы не посрамить чести великого Ордена Святого Иоанна.
— Как быть с ранеными? — задал вопрос Мас. — Мы не можем допустить, чтобы они попали в руки к врагу. Мне приходилось видеть, как турки поступают со своими пленными.
Томас пристально следил за реакцией Миранды.
— Раненых снесут сюда. Каждому будет выдано по кинжалу, чтобы бороться даже в лежачем положении или использовать оружие по своему усмотрению, — обходительно выразился капитан, зная не хуже других, что самоубийство — тяжкий грех. — Когда турки перелезут через стены, каждый, кто может, должен отступать сюда. Часовня будет нашим последним оплотом. Если кто-нибудь попытается выпросить себе пощаду, это его дело, хотя от врагов ее ждать не стоит. Они заплатили высокую цену кровью и теперь горят жаждой мести… — Миранда помолчал. — Но есть и кое-какие хорошие новости, которыми я хочу с вами поделиться. Сегодня мы захватили пленного, который выдал, что метким выстрелом одного из наших храбрецов сражен Драгут. Пуля настигла его при осмотре осадных орудий.
Офицеры рокотом выказали удовольствие от услышанного.
— Это знак свыше, — отец Роберт встал и торжественно воздел палец к потолку. — Господь взирает на нас и простер свою длань, чтобы пришлепнуть нехристя.