— Ричард? — с каким-то изумлением промолвила я и услышала в собственном голосе отзвук любви. — Ричард…
— Он призывает народ Англии захватить Генриха в плен, если тот вздумает бежать! — дрожащим от возмущения голосом сказала моя свекровь. Но я едва ее слышала; я думала о своем младшем брате: неужели он сам подписал сотни воззваний словами Ricardus Rex, король Ричард? Я чувствовала, что невольно улыбаюсь, вспоминая маленького мальчика, любимца моей матери и всей нашей семьи, обладавшего таким чудесным, солнечным и доброжелательным нравом. И я вдруг представила себе, как он это подписывал: размашисто, с улыбкой, уверенный, что завоюет Англию и вернет ее трон Дому Йорков.
— …и вот теперь они пересекли шотландскую границу и направляются к Бервику! — простонала миледи, и до меня наконец дошло, что все это время она что-то говорила.
— Так, значит, вторжение уже началось? — спросила я. Она молча кивнула. — И король собирается туда ехать? Он уже подготовил свои войска?
— Мы вложили в это кучу денег, — сказала она, — целое состояние! Генрих щедро раздает тем северянам, которые выразили желание нам служить, и деньги, и оружие.
— Значит, он намерен сам туда поехать? Намерен сам возглавить армию и сразиться с самозванцем?
Миледи покачала головой:
— Мы пока не намерены выводить войска на поле брани. Во всяком случае, на Севере.
Я в полном недоумении смотрела то на это наглое воззвание, написанное черными чернилами, которое держала в руке, то на постаревшее, перепуганное лицо моей свекрови.
— Но почему? Должен же Генрих как-то защитить наш Север! Я была уверена, что Тюдоры готовы защитить принадлежащую им территорию.
— Нет, мы пока не можем ее защитить! — выкрикнула она. — Мы не решаемся вести свою армию на Север из опасения, что нам придется там лицом к лицу встретиться с этим мальчишкой. Ведь наши воины в любую минуту могут перейти на сторону противника и пойти против нас. Если это произойдет, если они провозгласят королем Ричарда, то нам останется только признать свое поражение и передать ему армию вместе с вооружением. Нет, Генрих вряд ли решится двинуться с собранной им армией в северные края навстречу противнику. Он считает, что эти земли должны защищать от шотландцев жители Севера под предводительством своих собственных лордов, а мы должны их поддержать, пригласив для этого наемников из Лотарингии и Германии.
Я изумленно смотрела на нее.
— Вы хотите нанять иностранных солдат, потому что не верите англичанам?
И миледи, ломая руки, воскликнула:
— Но что же делать?! Население страны возмущено непомерными налогами и штрафами. Многие открыто высказываются против короля. Эти люди абсолютно ненадежны, и мы никак не можем быть уверены…
— Вы настолько не доверяете английской армии? — перебила ее я. — Вы боитесь, что наши войска перейдут на сторону противника, что они будут сражаться против нашего короля?
Миледи, закрыв лицо руками, буквально утонула в своем кресле, а потом сползла с него и, опустившись на колени, стала молиться. Я тупо смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова сочувствия. Никогда в жизни я не слышала ничего подобного: на территорию страны вторгся враг, а король боится выйти ему навстречу и защитить свои границы! Этот король не доверяет собственной армии, той армии, которую он экипировал и оплатил! Этот король, точно какой-то узурпатор, готов пригласить наемников, хотя против него воюет всего лишь какой-то мальчишка, жалкий претендент, пытающийся отнять у него трон!
— Кто же поведет северную армию, если сам Генрих ехать туда не намерен? — спросила я.
Миледи слегка оживилась.
— Томас Хауард, граф Суррей, — сказала она. — Мы ему доверяем. Твоя сестра ждет ребенка и останется под нашим присмотром, так что я уверена: он нас не предаст, ибо его жена и первенец останутся у нас в заложниках. Также за нас будут Куртенэ; а если мы выдадим твою сестру Кэтрин за Уильяма Куртенэ, наш союз еще более укрепится. Ведь если во главе армии, противостоящей этому мальчишке, окажется человек, некогда известный своей преданностью Дому Йорков, это будет выглядеть весьма неплохо, согласна? По-моему, одно это уже должно заставить людей остановиться и подумать, верно? И потом, все увидят: вот мы держали Томаса Хауарда в Тауэре, но теперь он благополучно вышел оттуда и пользуется нашим доверием.
— Он-то вышел, а вот мальчик и до сих пор там, — заметила я.
В глазах миледи плеснулся ужас.
— Какой еще мальчик? — так и встрепенулась она. — Какой мальчик?
— Мой кузен Эдвард, — самым невинным тоном напомнила ей я. — Вы по-прежнему держите его в Тауэре, не имея на то никаких причин, не выдвинув против него никаких обвинений, незаконно. Его бы следовало прямо сейчас освободить, чтобы люди перестали наконец говорить, что вы каждого мальчика из рода Йорков готовы схватить и тут же запереть в Тауэре.
— Мы никого не хватаем и не запираем! — машинально прошептала она, словно отклик на некую молитву, давно ею заученную наизусть. — Эдвард Уорик находится в Тауэре ради его же собственной безопасности.
— А я прошу освободить его! — заявила я. — И вся страна считает, что его давно пора освободить. Я, королева этой страны, прошу сделать это немедленно, дабы показать нашим подданным, что мы полностью уверены в себе.
Миледи покачала головой и снова села в кресло; она явно не собиралась отступать.
— Нет, пока еще рано. Пока что ему неизбежно грозит опасность.
Я встала; в руках у меня по-прежнему было воззвание, подписанное «этим мальчишкой». В нем народ призывали восстать против Генриха Тюдора, отказаться платить назначенные им грабительские налоги, а если он попытается бежать в Бретань, из которой сюда явился, попросту взять его в плен.
— Я ничем не смогу вас утешить, — холодно сказала я. — Это ведь вы побуждали вашего сына назначить такие налоги, которые полностью разоряют людей; это вы позволяете ему прятаться и не появляться на людях даже в преддверии войны; вы заставляете его водить дружбу лишь с теми, на кого вы укажете; и, наконец, по вашей указке он набрал войско, которому не может доверять, а теперь вы подсказали ему, что лучше воспользоваться услугами иностранных наемников. В прошлый раз, когда он явился сюда с армией наемников, они принесли с собой эту ужасную болезнь, которую в народе называют «потогонкой» и которая чуть всех нас не убила. Короля Англии подданные должны любить, а не бояться, не воспринимать его как врага их миру и покою. И уж, конечно, сам король ни в коем случае не должен бояться собственной армии!
— Но этот мальчишка — действительно твой брат? — хрипло спросила миледи, словно не слыша меня. — Я ведь пригласила тебя сюда, чтобы ты мне именно на этот вопрос ответила. Тебе это известно. Как известно тебе и то, что сделала твоя мать, чтобы его спасти. Неужели любимый сын твоей покойной матери действительно идет войной на моего любимого сына?
— Это не имеет значения, — сказала я, вдруг совершенно отчетливо видя свой путь и чувствуя себя свободной от ответа на этот мучительный вопрос. У меня вдруг поднялось настроение, поскольку я наконец поняла, как мне следует ей отвечать. — Не имеет значения, с каким врагом предстоит сразиться Генриху. Действительно ли это любимый сын моей покойной матери или же сын какой-то совсем другой женщины. Куда важнее то, что вы так и не сумели заставить народ Англии полюбить вашего сына. А ведь этого вы должны были добиться в первую очередь. Ибо единственное спасение вашего сына в любви к нему его подданных, но этого вы ему дать так и не смогли.